Последний бой - [3]

Исподволь зреет этот процесс. Слишком часто, еще ребенком, видела, как отец до полусмерти избивал мать. Чему же удивляться теперь? Знает, как, впрочем, и все ее ровесницы: противоречить мужу ни в чем нельзя. Недаром перед свадьбой по утвердившемуся в ауле обычаю все девушки приходят в юрту к древней Анараналык выслушать ее напутствие, необходимое для будущей семейной жизни. Как заклятие впитывают они притчу о Бийбипатпе, мусульманской Еве, прародительнице рода человеческого. Та, ожидая с поля мужа, заранее готовила для себя розги, дабы уставший супруг не тратил времени и сил на поиски крепких, упругих прутьев. Надо будет «поучить» жену, усталость на ком-то выместить, а розги — вот они, под рукой...

Но ведь душе не прикажешь. Протестует надругательству: посторонняя на своей свадьбе... Чужая, никому не нужная в юрте мужа...

Турумбет вовсе не злодей, а это тем более страшно, ибо — обычно. Лодырь, бездельник, о жизни не привык задумываться. Матерью так воспитан. Все мечтает «птицу-счастье» ухватить: чем он хуже других? Но ухватить без усилий, без труда. Порой даже какое-то подобие жалости испытывает к Джумагуль, но разве можно «баловать» жену, слабость выказывать. Слабость недостойна мужчины. И, подначиваемый матерью, дает волю слепой ярости. Как всегда у Т. Каипбергенова, и этот образ тоже не прост, далеко не однозначен. Не одно зло в мыслях Турумбета. Но именно на примере его жизни писатель показывает, что стоит темному, подспудному в душе одержать верх — и нет личности. И однако, утверждает он, можно подавить это темное, возродить человеческое.

...А Джумагуль уже нечего терять, нечем дорожить. Кажется, только небытие разрубит узел... Но молодость берет свое, и в последний миг жизнь в единоборстве со смертью одерживает верх.

Нет, не сразу приходит к ней достоинство. Неверно было бы утверждать, что уже на митинге, в городе, под влиянием услышанных Джумагуль революционных речей, сразу изменилось что-то в ее понятиях. Еще многого не понимает. Но мир раздвинулся. Оказывается, он широк, есть в нем иная жизнь, иные люди...

И такое случится: сама ужаснется своей смелости, когда на митинге прикрикнет — на мужчину! Предстоит еще борьба с установлениями, да что там с установлениями — с собой! Но выстрадает свою истину: люди должны быть милосердными друг к другу, брать на себя часть ноши другого, как принимают ее большевик Айтбай, председатель сельсовета Туребай.

Первый протест Джумагуль, уход из дома мужа еще не связан с социальными переменами, их пока в ауле и в помине нет. А годы — бурные. В России революция свершилась. Даже до глухих селений доползают слухи о том, что «большевои» (большевики) землю раздают бедным, собирают народ для обучения в школах. Однако в большинстве аулов, в том числе и в Мангите, жизнь идет по издавна заведенному кругу. Немало воды утечет, прежде чем Джумагуль, другие дехкане осознают себя людьми, исполненными достоинства. Новь до поры робкими ростками пробивается в быт аульчан. Борьба за нее осложняется религиозными предрассудками. Но вот уже ненависть к богатеям, жажда справедливости готовы разразиться взрывом.

Действие в романе протекает в двух плоскостях. Писатель внимательно исследует путь Джумагуль к возрождению и одновременно ведет рассказ о переменах в жизни аульчан. Сам аул Мангит становится активным персонажем романа. Поначалу разобщенный, к концу повествования он — единый, живой организм. Идея социального равенства вселяет в людей святую веру в торжество справедливости, объединяет их.

Как всегда, прозаиком сочно написаны массовые сцены: бушующее людское море, увиденное глазами Джумагуль, выборы жителями аула председателя сельсовета. Даже женщины не побоялись мужниных угроз, пришли на сход. У народа пробудилась тяга к общественной жизни, вкус к ней. Многое еще непонятно аульчанам, но одно усвоили прочно: сами будут решать, кому ими верховодить. Власти из города предлагают в «аксакалы» Туребая, человека достойного, и большинство аульчан — за него, но хотят сполна использовать свое право: выбирать так выбирать! На своем стоят: «Либо из двоих выбирать, либо по домам разойдемся». Вот когда зачиналась демократия, к которой возвращаемся ныне...

Не все образы в романе равноценны по художественному воплощению, но, конечно же, удачен — Дуйсенбай. Умен, изворотлив, лукав, не лишен склонности к философствованию. Словом, тоже — разный, и тем интересен. Писатель пользуется всякими оттенками красок, и это превращает персонажей в живых людей.

Я хочу отметить еще одну черту творчества Т. Каипбергенова, проявившуюся уже в его «молодых» произведениях. Автор не безучастен к событиям, о которых повествует, более того, иногда сам врывается в ткань рассказа, вводя своеобразные лирические отступления. Сочувствует, сопереживает героям, размышляет о великой силе надежд, что ведут по жизни, о традициях добрых — и тех, что мешают людям, унижают их... В «Дочери Каракалпакии», пожалуй, впервые отчетливо проявилась манера письма прозаика — жесткая, суровая, она отвечает его концепции: жизнь драматична, и нет нужды скрашивать ее.