Последний Бес. Жизнь и творчество Исаака Башевиса-Зингера - [131]

Глава 4 Игра в мемуары. «Шоша» (1974-78). «Мешуга» (1982)

В начале 70-х годов Башевис-Зингер приступает к работе над автобиографической трилогией «Мальчик в поисках Бога», «Молодой человек в поисках Любви» и «Затерянный в Америке». В этот же период он совершенно неожиданно и для читателей, и для издателей приступает к созданию романа «Шоша», написанного вроде бы на том же самом автобиографическом материале. Не случайно поначалу критики высказали некоторое разочарование новым романом писателя — те из них, кто был хорошо знаком с его творчеством, без труда угадывали в «Шоше» героев и ситуации его прежних книг, не находя в этом произведении почти ничего нового. «В своей тематике Зингеру нет равных, однако он повторяется, играет один и тот же мотив снова и снова», — писал Ирвинг Хоу. И был отчасти, безусловно, прав — личный жизненный опыт писателя был весьма ограничен, и временами действительно создается впечатление, что он ходит по замкнутому кругу тем и образов.

Однако, вопреки ожиданиям, «Шоша» была очень тепло встречена самыми широкими кругами читателей, стала выдерживать одно издание за другим, и вскоре стало ясно, что речь идет об одном из вершинных произведений не только самого Башевиса-Зингера, но и всей литературы ХХ века.

История любви главного героя романа молодого писателя Ареле Грейдингера к странной, порой, как кажется, полубезумной, больной девушки, словно магнитом, притягивала к себе внимание читателей всего мира. Образ наивной и чистой «дурочки» Шоши вдруг стал осознаваться как один из самых великих, знаковых женских образов мировой литературы, символизирующих собой подлинную женственность и заключенную в ней тайну.

Не случайно «Шоша» была и остается самым популярным романом Башевиса-Зингера из всего множества его романов, переведенных на русский язык. Даже если читатель не в состоянии осознать всю мощь и глубину этого произведения, он все равно чувствует, что в нем заключена некая тайна; он все равно оказывается околдован «голлографичностью», говоря словами Л.Аннинского, протекающей перед ним жизни, одновременной реальностью и ирреальностью рассказываемой ему истории любви.

Ближе всего к разгадке этой магнетической силы романа «Шоша», вне сомнения, подобрался все тот же Лев Аннинский в своем предисловии к ее первому изданию на русском языке.

«Потрясающая сила этого образа, достойного войти, как я уверен, в мировой пантеон праведниц, в том, что еврейская праведница соткана не из отрицаний, а из тысячелетних элементарных бытовых обыкновенностей, утверждаемых жизнью, — писал Л.Аннинский. — Сходить в лавку за товаром. Испугаться, когда страшно. Любить маму. Выйти замуж по любви. Реакции и чувства нормального человека — ненормально в Шоше только одно: она во все это действительно верит. По отдельности. По пунктам. Так, словно нет сжигающей все химерической «антисвязи» фактов».

Но даже такой искушенный критик, как Л.Аннинский, не смог ускользнуть от той ловушки, которую расставил в этом романе для читателя Башевис-Зингер — даже он поверил в то, что роман написан на автобиографической основе и описанные в нем события в том или ином виде имели место в действительности.

«Ареле, повестователь в «Шоше», — пишет он, — это, в сущности, и есть Зингер, Айзек Зингер, Ицхок Башевис-Зингер…»

Однако на самом деле это, безусловно, не так. Да, «Шоша» щедро пересыпана подробностями из жизни самого писателя. Да, часть ее действия разворачивается на той же Крохмальной улице, которая подробно описана и в «Семействе Мускат», и «В суде моего отца», и в «Мальчике в поисках Бога», и в целом ряде других его произведений. Да, в ней легко узнаются быт и типажи еврейской Варшавы, просматриваются четкие параллели с героями той же «Семьи Мускат», и все же меньше всего этот роман можно назвать автобиографическим и вообще построенным на какой-то реальной основе.

Описываемые в нем события никогда не происходили с Зингером, за исключением разве что упоминаемых в «Шоше» его взаимоотношений с коммунисткой Дорой, в которых легко угадываются черты его первой жены Руни Шапира.

Не было в его варшавской жизни ни актрисы Бетси, ни спонсирующего ее бизнесмена Сэма Дреймана, ни Хаймла и Селии. Точнее, последняя пара очень сильно напоминает писателя И.Тронка и его жену, с которыми Зингер был очень дружен в последний период своей варшавской жизни (Тронк помогал Башевису-Зингеру и Цейтлину издавать журнал «Глобус»). Но при этом Зингер никогда не был любовником жены этого своего друга.

Не было, наконец, никакой любви и женитьбы на Шоше, хотя удивительно светлая, болезненная девочка с таким именем и в самом деле жила по соседству с Зингерами на Крохмальной улице, и в детстве будущий писатель и в самом деле любил играть с ней куда больше, чем с другими детьми. Но куда ближе к тому, что имело место на самом деле, та история Шоши, которую Зингер рассказал в «Семье Мускат», где она предстает дочерью Копла, выходит замуж за молодого сиониста и вместе с ним уезжает в Палестину, спасаясь таким образом от надвигающейся Катастрофы.

Нет, повторю, весь сюжет и вся фабула «Шоши» выдумана почти от начала до конца. «Шоша» — это ни в коем случае не мемуары, а некая «игра в мемуары», своего рода попытка предположить, «что было бы, если…», а, следовательно, не имеет никакого отношения к документальной прозе. Ощущение мемуарности, документальности повествования — это всего лишь одна из многих иллюзий, созданных в романе силой художественного гения Башевиса-Зингера.