Последний берег - [25]

Шрифт
Интервал

Разумеется, не все операции проходили столь «удачно», это признавали даже чудодеи-хирурги. Некий пациент после операции начал впадать в детство: он потерял свое дело, растратил семейные сбережения и сделал жизнь домашних невыносимой. Он выгнал из дома своих сыновей, не обращал внимания на больную жену, ни одна секретарша не удерживалась у него дольше недели, деловые партнеры угрожали судебными исками, ну а он? О, его это совершенно не беспокоило! Он достиг гармонии с собой, он перестал беспокоиться о прошлом или будущем и почти каждый день предлагал другим обратиться к Фримену и Уоттсу на предмет операции.

Но Фримена и Уоттса это не смутило. Они вообще не знали сомнений, эти мясники в одеждах врачей. Ведь они были убеждены в своей правоте! А кроме того, получали за операцию кругленькую сумму. Операция же была простенькая. Журналы с удовольствием публиковали фотографии Фримена и Уоттса – у операционного стола, с несложными инструментами в руках. Они были похожи на Безумного Шляпника и Мартовского Кролика. Безумное чаепитие было в разгаре. К нынешнему дню дуэт провел четыреста с лишним операций по лоботомии. Уровень смертности при операции оставался таков, что у сообщества не было причин для беспокойства. Психохирурги совершенствовали технику и инструменты. Теперь пациент оставался в процессе операции в сознании – так было удобнее, можно наблюдать за реакцией больного в ту минуту, когда скальпель входил в его мозг, как нож в подтаявшее масло.

Я вырвала из журнала страницу, где приводилось описание операции и диалог Фримена с пациентом во время операции, и вклеила ее гуммиарабиком в свой дневник. Пригодится показать Жанне.


«Мужчина, 24 года, по имени Фрэнк. Когда пациенту сверлили отверстия над висками, его тревога стала более отчетливо выраженной, возможно, из-за производимого давления на череп и скрежещущих звуков, что так же действует на нервы, как сверление зуба, или даже в большей степени. Пациент мог чувствовать и слышать, как скальпель вырезает белое вещество мозга внутри черепной коробки.

Доктор: «Как вы себя чувствуете?»

Фрэнк: «Я ничего не чувствую, но вы меня сейчас режете».

Доктор: «Вы хотели этого?»

Фрэнк: «Да, но я не думал, что вы будете делать это, когда я в сознании. О, господи Иисусе, я умираю! О, доктор! Пожалуйста, остановитесь! О, боже, я умираю! О, о, о, ай (скальпель)! О, это ужасно! Ай! (он хватается за руку врача и вонзает в нее ногти). О, боже, я умираю, пожалуйста, прекратите!»

Сорок пять минут спустя:

Доктор: «Что случилось с вашим страхом?»

Фрэнк: «Пропал».

Доктор: «Почему вы испытывали его?»

Фрэнк: «Я не знаю».

Доктор: «Чувствуете себя хорошо?»

Фрэнк: «Да, прямо сейчас я чувствую себя очень хорошо».

Доктор: «Я могу продолжать?»

Фрэнк: «Мне все равно. Как вам будет угодно».

Его лицо расслабилось и напряжение прошло».


Я нашла и свои записи, оставшиеся после разговора с английским психиатром Томасом Валлентайном. Валлентайн полгода назад присутствовал на операции Фримена – Уоттса. Это была одна из первых операций, которую Фримен проделал топориком для колки льда. Помню, как я удивилась, переспросив: неужели топориком? Валлентайн объяснил мне, что американцы все напитки пьют со льдом, и топорик для колки льда, нечто вроде крошечной стальной кирки, является очень распространенным…

– Это было ужасно, – сознался Валлентайн. – Ох… Мне стало плохо. Я не мог наблюдать за этим. Никто из нас не мог с легкостью… Мне пришлось выйти из операционной. У меня нет ответа на вопрос, почему его не остановили.

Операция, на которой присутствовал Валлентайн, не была пока нигде не описана, и его свидетельство имело особое значение и вес. Это была специализированная форма лоботомии, изобретенная самолично Фрименом и в первый раз проведенная в обстановке высокой секретности в его кабинете.

– Прежде их хотя бы немного останавливала сложность и дороговизна операции, – говорил Валлентайн, принципиальный противник лоботомии и, значит, мой сторонник. – Фримен изобрел нечто элементарное, что никому не приходило в голову именно по причине своей ужасной простоты. Пациентка… Это была молодая девушка с параноидной шизофренией. Ее обездвижили электрошоком… Фримен подошел и оттянул ее веко. Открылся проток слезной железы. В него он поместил заостренный конец инструмента. Вы знаете, какая тонкая кость в орбитальной впадине. Один легкий удар молотком… Я услышал, как кость хрустнула. Инструмент был на глубине двух дюймов, когда Фримен отвел ручку в сторону – так далеко, насколько позволяла глазница… Потом он сунул в отверстие петлю и стал проворачивать ее… Господи, это выглядело так, словно он хотел достать пробку из винной бутылки! И тут я ушел. Мне пришлось уйти, потому что я должен был посетить туалетную комнату. Но туда я не дошел, меня стошнило в коридоре. А Фримен продолжал свою работу. Операция была проведена блестяще, девушка проснулась здоровой, она прекрасно себя чувствовала, только вокруг глаз у нее были синяки. Ее больше не беспокоили галлюцинации. Ее вообще мало что беспокоило… Фримен назвал ее умницей и посоветовал приобрести в больничном киоске темные очки – в этом заключались послеоперационные процедуры…


Еще от автора Катрин Шанель
Величие и печаль мадемуазель Коко

Нелегко быть дочерью Великой Шанель, тем более когда тебя не считают дочерью, а выдают за племянницу. Но Катрин Бонер давно привыкла к причудам матери и почти смирилась… Шанель, мадемуазель Шанель, должна быть свободна от семьи. От детей, от мужей. Она художник, она творец. Катрин же просто женщина. Она ни на что не может претендовать. Ей положено вести самую простую жизнь: помогать больным — ведь она врач; поддерживать Коко — ведь она ее единственный родной человек. Как бы ни были они далеки друг от друга, Коко и Катрин все же самые близкие люди…


Рекомендуем почитать
Горький-политик

В последние годы почти все публикации, посвященные Максиму Горькому, касаются политических аспектов его биографии. Некоторые решения, принятые писателем в последние годы его жизни: поддержка сталинской культурной политики или оправдание лагерей, которые он считал местом исправления для преступников, – радикальным образом повлияли на оценку его творчества. Для того чтобы понять причины неоднозначных решений, принятых писателем в конце жизни, необходимо еще раз рассмотреть его политическую биографию – от первых революционных кружков и участия в революции 1905 года до создания Каприйской школы.


Школа штурмующих небо

Книга «Школа штурмующих небо» — это документальный очерк о пятидесятилетнем пути Ейского военного училища. Ее страницы прежде всего посвящены младшему поколению воинов-авиаторов и всем тем, кто любит небо. В ней рассказывается о том, как военные летные кадры совершенствуют свое мастерство, готовятся с достоинством и честью защищать любимую Родину, завоевания Великого Октября.


Небо вокруг меня

Автор книги Герой Советского Союза, заслуженный мастер спорта СССР Евгений Николаевич Андреев рассказывает о рабочих буднях испытателей парашютов. Вместе с автором читатель «совершит» немало разнообразных прыжков с парашютом, не раз окажется в сложных ситуациях.


На пути к звездам

Из этой книги вы узнаете о главных событиях из жизни К. Э. Циолковского, о его юности и начале научной работы, о его преподавании в школе.


Вацлав Гавел. Жизнь в истории

Со времен Макиавелли образ политика в сознании общества ассоциируется с лицемерием, жестокостью и беспринципностью в борьбе за власть и ее сохранение. Пример Вацлава Гавела доказывает, что авторитетным политиком способен быть человек иного типа – интеллектуал, проповедующий нравственное сопротивление злу и «жизнь в правде». Писатель и драматург, Гавел стал лидером бескровной революции, последним президентом Чехословакии и первым независимой Чехии. Следуя формуле своего героя «Нет жизни вне истории и истории вне жизни», Иван Беляев написал биографию Гавела, каждое событие в жизни которого вплетено в культурный и политический контекст всего XX столетия.


Счастливая ты, Таня!

Автору этих воспоминаний пришлось многое пережить — ее отца, заместителя наркома пищевой промышленности, расстреляли в 1938-м, мать сослали, братья погибли на фронте… В 1978 году она встретилась с писателем Анатолием Рыбаковым. В книге рассказывается о том, как они вместе работали над его романами, как в течение 21 года издательства не решались опубликовать его «Детей Арбата», как приняли потом эту книгу во всем мире.