Последний атаман Ермака - [134]

— Победа-а, Матвей! Славная победа! Теперь Урус присмиреет, сбили мы с него спесь! Вона, сколько воинов побито! — Атаман Барбоша обнял Матвея за плечи, крепко похлопал по спине, когда они сошлись у шатра, где совсем недавно, укрываясь от дождя и града, спал, беды не чувствуя, князь-хан Араслан. — Была ногайская липка, да стала лутоха![31] Получается, что сделали большое добро — переломили Урусу ребро! Ай да молодцы казаки! Гляди, Матюша, какая постель у ханского сыночка! Сплошь пуховые лежаки да подушки, шелковые одеяла и покрывала! А ковры? Один краше другого, в цветах, будто живые! Это вам с Ортюхой, порадуйте женок, бабам нравится чистая постель.

Матвей, наблюдая за действиями своих казаков и не забывая поглядывать на восток, где изредка на увалах показывались ногайские конные разъезды, оставленные князь-ханом досматривать за казаками, отмахнулся от слов Богдана Барбоши, как от несущественной затеи.

— Не княжеского рода, и на соломке поспим!

— Не скажи, атаман, — засмеялся Барбоша, с хитрецой подмигивая правым глазом, — Ортюхина Зульфия что ни на есть из княжеского рода, аль забыл?

— Меня другое интересует, — прервал разговор Матвей. — Я сколол саблей какого-то знатного мурзу. Узнать бы, кто таков?

Через пленного, который кое-что понимал по-русски, выяснили, что убитый мурза есть не кто иной, как Кочкар Имилдеш, «урусов лучший человек», как пояснил пленник.

— Надо было и ему бежать вослед князь-хану, — бросил Ортюха, вытирая пучком мокрой травы чужую кровь с кольчуги.

— Храброе сердце было у мурзы Кочкара и верное! Себя не пожалел, прикрыл уход ханского сына, — с уважением к чужой отваге заметил Богдан. Потом отдал приказ казакам собрать оружие и пожитки, которые сгодятся войску, уложить на ногайские повозки, сгуртовать пленных числом до трех сотен человек и поспешить к своему городку, куда казаки Федотки и Митяя угнали большой табун чужих коней.

— Опасение у меня есть, — с тревогой оглядываясь на восток, заметил Барбоша: там над лесом появилось огромное багрово-красное солнце, восходящее на ярко-синее безоблачное небо. — Вдруг надумает князь-хан собрать две-три тысячи разбежавшихся воинов да кинуться в погоню? Я велел казакам зарядить пищали, чтобы отбиться в случае появления степняков.

— Далеко отбежал князь-хан, не скоро придет в память и соберет свое, вернее, хана Уруса войско. Непросто ему будет оправдаться в тяжких потерях, которые понесли ногаи по причине крайней беспечности ратных командиров. Будет теперь князек Араслан дома орать так, будто черт с него лыко дерет! А то и плетей от старого хана отведает в назидание, — Матвей улыбнулся, неожиданно представив, как хан Урус в шатре потчует сына крепкими ударами плетью по шелковым шароварам пониже спины.

Ho скоро согнал с лица улыбку, сожалея о пострадавших в сражении казаках. Покидая поле недавней битвы, еще раз осмотрел опушку леса и степь, словно хотел убедиться, не осталось ли где казацкое тело в бурьяне хищным птицам на растерзание. Он знал, что за убитыми ногаями скоро возвратятся их сородичи забрать и похоронить по своим обрядам, и казаки не будут чинить им препятствия в этом.

— Думаю я, Богдан, не завтра, так через дня два-три приедут к нам в Кош-Яик переговорщики вести торг за взятых в плен воинов.

— Подождем, — ответил с заметным облегчением в душе Богдан Барбоша, понукая коня пятками, чтобы шел бодрее, — за такой полон возьмем хороший выкуп, так что зиму проживем безбедно, с добрым запасом харчей и вина, чтоб было чем праздники господние отмечать!

А что еще зимой делать казаку — ловить рыбицу в Яике да силы копить на грядущее лето, когда ногайская орда сызнова в эти края прикочует! А покудова — слава нам, отважным казакам! — И он со смехом хлопнул Матвея ладонью по правому плечу. — А вот и наш городок! Ишь, пальбой встречают нас казаки Нечая, оставленные для бережения Кош-Яика! Ну, вот мы и дома!

Глава VI Такова воля царская!

— О-о, господи! Поесть мужикам не дадут спокойно! Опять караульные сполох стрельбой учинили! — красивое лицо Марфы исказила недовольная гримаса досады, карие глаза недобро сощурились. — Неужто сызнова Урус к городку близится?

Матвей Мещеряк напоследок зачерпнул из миски полную ложку горячей пшенной каши, щедро сдобренной бараньим мясом, сунул в рот и, прожевывая, шагнул к глухой стене избушки, где висела ратная одежда — кольчуга, оплечье, поножи, шлем с бармицей, длинная тяжелая сабля и всегда заряженная пищаль.

— Битому вечно неймется, — проворчал Наум Коваль. Он тоже поспешно вылез из-за стола и, горбясь в низкой избе, начал одеваться потеплее — на дворе уже осень, начало октября, и в легком кафтане на ветру долго не простоишь за частоколом: бревенчатый помост не греет, не теплая печь, в ночь протопленная.

Не успел Матвей снять с гвоздя пищаль, как дверь со скрипом распахнулась и в горницу шагнул вихрастый Федотка Цыбуля; лукавые черные глаза широко раскрыты, словно с уличного света ему трудно разглядеть хозяев избушки.

— Атаман, государевы стрельцы на берегу Яика объявились! Аккурат против нашего городка! Вот, — добавил Федотка и с приоткрытым ртом уставился на одетого по ратному атамана.