Последние сто дней рейха - [144]

Она уже была мертва после приема яда и теперь лежала на диване, перекинувшись через подлокотник. Второй «вальтер», из которого не сделали ни одного выстрела, лежал на красном ковре. Гитлер сел за стол. За его спиной висела картина с изображением Фридриха Великого. На столе стояла фотография матери Гитлера, сделанная еще в годы ее молодости. Он засунул ствол пистолета себе в рот и выстрелил. Его тело подалось вперед и сбило стоявшую вазу, которая упала на Еву и затем свалилась на пол. Вылившаяся вода слегка намочила ей платье.

В комнате для совещаний находились Борман, Гюнше и Линге, и они услышали выстрел. Какое-то мгновение они колебались, а затем стремительно вошли. Гитлер лежал уткнувшись лицом в стол. Гюнше не выдержал и вышел в зал совещаний, где его приветствовал Кемпке.

— Ради бога, Отто, — спросил недоумевающе шофер, — объясните, что здесь происходит? Вы, наверное, сошли с ума, послав меня за бочкой бензина.

Гюнше закрыл дверь в гардероб, затем в комнату, где находился фюрер, и вернулся. У него были круглые глаза. "Шеф мертв!"

Пораженный Кемпке подумал, что у Гитлера случился очередной сердечный приступ.

Гюнше, казалось, потерял голос. Он изобразил рукой пистолет и приставил ее ко рту.

— Где Ева?

Гюнше показал рукой на приемную и наконец произнес:

— Она с ним.

Гюнше понадобилось несколько минут, чтобы выдавить из себя рассказ о том, что произошло.

Линге выглянул из комнаты, где находился Гитлер, и крикнул:

— Бензин! Где бензин?

Кемпке сказал, что он раздобыл около ста семидесяти литров и они находятся у входа в сад рейхсканцелярии.

Линге и доктор Штумпфеггер вынесли тело Гитлера, завернув его в солдатское одеяло. Лицо фюрера было наполовину видно, а его левая рука свисала. За ними шел Борман с Евой на руках. На ней было надето черное платье, и белокурые волосы свисали. Кемпке не мог смотреть на то, что Борман держит Еву на своих руках. Она всегда ненавидела Бормана, и Кемпке подумал про себя, что тот больше и шага не должен сделать. Кемпке бросил Гюнше: "Я понесу Еву". Он взял ее у Бормана. Левая часть ее тела была влажной, и шоферу показалось, что это кровь. За четыре пролета до выхода из бункера ее тело едва не выскользнуло из его рук. Кемпке остановился, не в состоянии идти дальше, но к нему присоединился Гюнше, и вместе они вынесли Еву в сад.

Русские снова начали артобстрел, и снаряды вгрызались в камень. Целыми остались только потрепанные стены рейхсканцелярии, да и те дрожали после каждого разрыва.

Сквозь оседавшую пыль в трех метрах от входа в бункер Кемпке увидел тело Гитлера. Оно лежало в небольшом углублении рядом с огромной бетономешалкой. Правая нога его была поджата — обычно фюрер так сидел, когда отправлялся в длительные поездки на машине.

Кемпке и Гюнше положили тело Евы справа от Гитлера. Артиллерийский огонь усилился, и им пришлось спрятаться во входе в бункер. Кемпке подождал несколько минут, затем взял канистру бензина и побежал к телам. Он поправил левую руку Гитлера, положив ее ближе к телу. Это было излишним, но Кемпке никак не мог заставить себя облить тела бензином. Ветерок пошевелил волосы Гитлера. Кемпке открыл канистру. Неподалеку разорвался снаряд, и на него посыпались обломки; у самой головы пролетел осколок. Кемпке снова спрятался в укрытии.

Гюнше, Кемпке и Линге ждали за дверями бункера, пока не утихнет обстрел, а когда представилась возможность, опять вернулись к телам. С чувством отвращения Кемпке полил их бензином, подумав, что делает это против воли. На лицах остальных читались те же чувства. Из дверей за происходящим наблюдали Геббельс, Борман и доктор Штумпфеггер.

Одежда на трупах промокла настолько, что даже сильный ветер не мог ее пошевелить. Обстрел возобновился, но трое продолжали лить из канистр бензин до тех пор, пока выемка, в которой лежали тела, не наполнилась им. Гюнше предложил воспламенить бензин ручной гранатой, но Кемпке сказал «нет». Сама идея взорвать тела гранатой казалась отвратительной. Он увидел большой кусок тряпки рядом с пожарным шлангом, показал его Гюнше, и тот смочил ее бензином. "Спички!" — крикнул Кемпке.

Геббельс передал ему коробок. Кемпке поджег тряпку, и Гюнше подбежал с ней к телам и бросил на них. Поднялся огненный гриб и затем черное облако. На фоне горящего города это был небольшой пожар, но, пожалуй, самый страшный из всех. Все смотрели на огонь словно завороженные.

Огонь медленно пожирал тела. Понадобился еще бензин, и Гюнше, Линге и Кемпке еще в течение трех часов поливали им тлеющие трупы.

За девятнадцать дней умерли три руководителя воюющих государств — один покончил с собой и один погиб от рук собственного народа. Два из них Рузвельт и Гитлер — возглавили свои страны одновременно, в 1933 году, и обоих сподвижники называли «шеф», однако на этом их сходство и заканчивалось.

Было около половины восьмого утра, когда измученные Гюнше и Кемпке вернулись в бункер, закончив выполнение задания по кремации. В зале совещаний царил бедлам. Начальник охраны Раттенхубер и командующий «Цитаделью» Монке откровенно рыдали; другие спорили по мелочам в состоянии, близком к истерике. Без фюрера они все, казалось, не знали, что им делать. Наконец Геббельс, новый канцлер, взял себя в руки. В новом качестве он созвал совещание и попросил прийти Бормана, Монке, Бургдорфа и Кребса. Одним из первых решений Геббельса был приказ Раттенхуберу захоронить останки фюрера и Евы в саду рядом с домиком Кемпке. Они стали рассматривать возможность отправки Кребса, который говорил немного по-русски, через линию фронта, чтобы начать переговоры для заключения некоего соглашения о прекращении огня.