Последние публикации - [16]

Я знаю, что вы были дружны. Он мне даже рассказал, что дружба не ограждала его от профессиональной субординации. Рассказал, как вы однажды дали ему втык за какую-то гипсовую повязку, сказав, что стыдно допускать такую ошибку врачу, который был на фронте хирургом в медсанбате…

Так вот Сёма рассказал, что случилось на заседании ортопедического общества, на котором обсуждался доклад выдающегося московского профессора-ортопеда-травматолога Аркадия Владимировича Каплана. Кстати, я тоже Аркадий. Тишину после доклада нарушил профессор Новиков. На хорошем подпитии, что не было случаем исключительным, он закричал:

– Какой там к чёрту Аркадий Владимирович, если он Арон Вольфович!

К председательскому столу, хромая, вышел один из самых молодых ортопедов, Деген, и сказал председателю, члену-корреспонденту Академии наук:

– Фёдор Родионович, это пьяное дерьмо – ваш второй профессор, а вы не отреагировали.

– Ну, перестаньте, Ион Лазаревич. Стоит ли прерывать заседание общества?

– Фёдор Родионович. Не странно ли, что именно вы, настоящий русский интеллигент, не отреагировали на антисемитский выпад вашего заместителя? Очень странно. Придётся оказать вам услугу.

И Деген повернулся к профессору Новикову:

– Ну-ка, Николай, вон из аудитории! Я кому сказал? Немедленно! Ты, что хочешь, чтобы я тебя выбросил? Противно, конечно, прикасаться к говну, но придётся. Ты же знаешь, как тебе будет больно?

Новиков встал и, пошатываясь, покинул аудиторию.

Я тогда спросил Сёму: как отреагировали врачи? Он долго думал, уставившись в стенку. Вы же знаете, как он смотрит, когда не может ответить сразу. А потом подробно в лицах показал. Это был интересный рассказ. Высказывание одной профессорши я вспомнил перед самым моим отъездом из Киева:

– Чего ещё можно ожидать от этого бандита?

Перед отъездом в Израиль я прощался с главным инженером нашего завода. То да сё. И вдруг он сказал:

– Завидую тебе, Аркадий. Ты едешь в Израиль. Там Деген. Ты сможешь у него лечиться. А у меня нет такой возможности. Хирург он действительно милостью божьей, хоть и бандит и хулиган. Сёма о вас такого никогда не говорил.

В Израиле я впервые увидел вас тоже в пятницу. Когда я в первый раз пришёл в наш Союз. Чуть раньше полудня. Все сидели за столами, на которых была селёдка, лук, колбасы, хумус, тхина, какие-то салаты, хлеб и, конечно, водка. Председатель Союза Авраам Коэн с рюмкой в руке ходил между столами и рассказывал недельную главу Торы! Как он рассказывал! С каким увлечением! Как соединял Тору с нынешним положением Израиля! И, что удивительно: Тора, а порой с юмором! До чего же умный и остроумный человек! Поразительно, но позже я узнал, что Коэн абсолютно не религиозен. Это же просто невероятно, а так приобщал к Торе ничего не знающих о ней балбесов.

Я заметил вас за крайним столиком. Но ещё не знал, что это и есть тот самый киевский Деген, о котором так много рассказывал мне мой старший брат.

До самой смерти Авраама я не пропустил в Союзе ни одной пятницы. Я уже узнал, что это вы и есть Деген, но удивлялся тому, что вы всегда за крайним столиком. Потом обратил внимание, что абсолютно на всех фотографиях вы всегда в последнем ряду. Честно говоря, это меня удивило. Но я вспомнил, что Сёма не без юмора рассказывал, как в Киеве на всех заседаниях ортопедического общества вы все годы всегда сидели на одном и том же месте – в последнем ряду.

Нет уже этих замечательных пятниц. Стыдно признаться, но только оттуда у меня некоторое, поверхностное, представление о Торе. Чтение Торы меня утомляет. Как-никак, я на четыре года старше вас. А тогда, когда Авраам Коэн, отпивая водку, рассказывал, я казался себе участником каждого события, описанного в Торе. Вот вам и роль личности.

Ничего плохого не могу сказать о нынешнем нашем президенте Союза. Бывший генерал. Человек явно порядочный. Авраам был всего-навсего старшим сержантом. М-да.

Никогда не забуду, как над его могилой вы сказали только одну фразу:

– Сейчас мы хороним наш Союз.

Тогда, можно сказать, я не понял. Сейчас уже очень хорошо понимаю ту вашу фразу над могилой Авраама.

Стал к вам приглядываться. Иногда мне хотелось сказать вам, что я Сёмин младший брат. Но как-то не выпадало повода. Да и десять лет, будучи с вами в одном Союзе, можно сказать, я ничего не знал о вас. Правда, иногда слышал разговоры, что вы хорошо воевали. Но как-то не задумывался над тем, что вы, на четыре года моложе меня, кадровика призыва тысяча девятьсот тридцать девятого года, успели столько повоевать. Старики в Союзе в основном говорили о вас только как о враче. Хорошо говорили.

В девяносто девятом году я прилетел в Киев на Сёмино девяностолетие. Вот тогда в Киеве я узнал о вас именно то, что могло бы меня приблизить к вам. Понимаете, я понял, что вы израильтянин до мозга костей. Причём, такой израильтянин, который не терпит тех своих соотечественников, что в душе не распрощались со своим прежним гражданством. Простите меня, но такие люди, как правило, националисты и шовинисты. А я не выношу националистов.

В тот приезд в Киев я узнал, что вы совсем не националист, что вы были почитаемой личностью среди украинских националистов, и что многие из них были вашими друзьями. Тут я должен перед вами извиниться. На банкете Сёма поднял тост за вас. Многие просили передать вам привет. А я, возвратившись в Израиль, всё ещё не подошёл к вам. Ну, ладно, думал, дружил с украинскими националистами. У скольких ярых антисемитов есть любимая фраза, вроде бы доказывающая их порядочность: