Последние потомки - [67]

– Ты что-то сделал этим, – сказала она. – Кинжалом. Ты остановил им Вариуса. Как-то привел его в замешательство. Вот что Вариус имел в виду, когда говорил, что генерал Грант сможет использовать его на войне, так ведь?

Дубина ничего не сказал, но ему и не нужно было. Его глаза блестели от слез и говорили за него все, что Элиза хотела от него услышать.

– Мой путь открыт, – сказала она. – Я не была уверена, что шагну по нему. Но теперь уверена.

Она прижала лезвие к его горлу, и его глаза сверкнули, открывшись шире.

– Я стану ассасином, – сказала она. – И мы снова встретимся.

Его глаза закрылись – он потерял сознание. Она поднялась и оставила его смотреть сны о собственном поражении.

***

Когда она вернулась, Вариус был без сознания. Но при помощи Аделины и Томми Грейлинга ей удалось отправить его в больницу, и час спустя она уже стояла вместе с ними у парома на Кристофер-стрит. Они, кажется, были очень привязаны друг к другу, хотя у Томми, похоже, были другие планы насчет парома, нежели у Аделины.

– Поедем со мной, – сказала она.

– Я не собираюсь этого делать, – ответил он. – Я не могу оставить город в руках этих бандитов.

– Но вы ранены, – сказала Элиза, поддерживая Аделину.

– Загляну в лазарет, – сказал Томми. – Они зашьют меня как надо, а потом вернусь на передовую.

Он посмотрел на Аделину.

– Отправляйтесь к тете. Останьтесь у нее, пока беспорядки не кончатся.

– Но я хочу увидеть вас снова, – сказала она. – Когда…

– Мы увидимся снова, – ответил он. – В следующий раз, когда будете петь в Нью-Йорке, обещаю, я буду в зале.

– Я не это имею в виду, – сказала Аделина.

– Я знаю, – сказал Томми. – Но только так оно и может быть. Я могу быть всего лишь полицейским, который мечтает о ферме. Но в этом я уверен.

Аделина опустила глаза.

– Не говорите так.

– Что не говорить? – спросил Томми.

– Не говорите так о себе. Вы…

Но она не закончила фразу. Вместо этого она покачала опущенной головой, как будто злилась, а когда подняла глаза, оказалось, что она плакала.

– По-моему, я люблю вас, Томми Грейлинг.

– Думаю, я тоже вас люблю, мисс Аделина, – он улыбнулся. – Но паром скоро отходит, вам нужно идти. Я должен убедиться, что вы в безопасности.

– Я в безопасности, – сказала она. – Всегда буду в безопасности рядом с вами.

Она обняла его, и мгновение спустя он сделал то же самое, практически обхватив ее целиком, и некоторое время они стояли, обнявшись. Затем она вырвалась, вытирая глаза, ступила на пристань и направилась к парому, не оборачиваясь. Томми смотрел, как она уходит, и сказал Элизе:

– Убедитесь, что она доберется до своей тетки, если сможете.

– Смогу, – ответила Элиза.

– А что вы сами будете делать? – спросил он.

– У меня есть задание, которое нужно завершить, – сказала она. Кинжал лежал в кармане брюк, которые все еще были на ней. Раз она собралась на войну, следовало выглядеть соответственно. – После этого, думаю, я вернусь в Нью-Йорк. У меня тут есть еще неоконченные дела с Дубиной и мистером Твидом.

Томми кивнул, несколько растерявшись, и Элиза простилась с ним. Затем она взошла на борт парома, до отказа заполненного чернокожими мужчинами, женщинами и детьми. Они держались вместе, некоторые из них оберегали свои раны, они были выброшены из своих домов чужой ненавистью и жестокостью. В каждых глазах виднелась боль, и невысказанный вопрос «за что?» читался по каждым губам. Ответ заключался в том, что этот город и эта страна все еще были несвободны. Пока.

Паровой двигатель парома с пыхтением повез их по реке Гудзон к Нью-Джерси, и по мере того, как они удалялись от острова, казалось, что весь город светился красным под угольной горой.

– Похоже, будет дождь, – сказала молодая мать, глядя на облака, пока ее малышка-дочь спала у нее на коленях. – Это будет божья милость.

– Тогда помолитесь о милости, – сказала Элиза. Про себя же она прошептала: «А я буду сражаться за свободу».

Глава 20

Симуляция Оуэна превратилась в черноту, но не в ту черноту, как тогда, когда Вариус был без сознания. Эта чернота означала, что симуляция окончена, и внезапно он очутился в серости Коридора памяти, где был самим собой.

– Все в порядке, Оуэн? – спросил Монро.

– Я умер? – ответил вопросом Оуэн. – Я чувствовал…

Он чувствовал, как в его живот вонзился нож, как его сердце выталкивало кровь наружу и как его тело немело и холодело, когда он встал на ноги и попытался выпрямиться.

– Нет, не умер, но был близок к этому. Элиза тебя спасла. Больно было?

– Вообще, не сильно.

Он не помнил боли, но помнил страх. Страх Вариуса.

– Это потому что мозг так устроен, он не хранит воспоминания о физической боли. Фактически, он должен по большей части забывать ее, иначе мы не сможем нормально функционировать.

– В таком случае, я рад за Дэвида.

Бандиты как следует его отделали, такая степень насилия и жестокости до сих пор была Оуэну не понятна.

– Он в порядке?

– Не сказал бы. Может, он и не помнит физической боли, но помнит боль эмоциональную. Ту, что наш мозг хранит.

– Могу я поговорить с ним?

Оуэн осматривал Дэвида или его предка, и его тошнило при мысли о том, что этому бедному парню пришлось пережить.

– Скоро сможешь, – ответил Монро. – Тебе нужно остаться в Коридоре памяти еще чуть дольше.