Последние обряды лета - [2]

Историю тоже нельзя, поэтому мы сказки рассказываем. Сказки, про то, как раньше хорошо было. Как мы дружно жили на всей планете, учились, летали и строили. Работали и делали разные полезные вещи.

Сейчас мы только этим и занимаемся – делаем полезные вещи. Только не для себя – для них. И даже не знаем, кому эти вещи нужны. Они не говорят. Не говорят, а мы не знаем.

Мы же глупые. Сидим у себя на маленькой пыльной планете, и думать не думаем, что это такое. Ни один самый умный у нас и не догадывается, что эти параллелепипеды с неоднородной молекулярной структурой – это заготовки для энергетических винтовок. Их и доделать-то всего ничего, приборчик нужен небольшой. Нажал на кнопочку, лишнее осыпалось – отдав энергию на аккумуляторы, и винтовка готова к бою. И конечно, у нас таких приборчиков нет и быть не может.

Правда, у нас Преобразователи есть. Тоже, как я – разогнанные в пробирках. Но, ни один из них, ни одной заготовки силой своей не тронул за всю жизнь. Не время.

Интересно, а какие сны Преобразователям снятся? Снится ведь что-то? Или преобразовывать легче – и у них сны как у обычных детей?

Мне сейчас шестнадцать. Впрочем, так и задумывалось. Мне и должно быть шестнадцать сейчас, в конце лета, через семьдесят лет после.

Мы продукции немного для них делаем. Ровно столько, сколько можем. В нашем городе винтов…, то есть параллелепипеды, в других – еще всякое разное. Даже истребители для космоса делаем – маленькие такие, юркие, одно загляденье. Я один раз был в гостях у тети и дяди – мне показывали. Тоже самое – что и нас, только чистый куб – и больше гораздо.

Так вроде смотреть не на что, конечно. Только дядя у меня Смотрящий – один из первых разогнанных. Если его за руку взять и на неоднородную молекулярную структуру взглянуть, то сразу все и видно. Суть вещей видеть – это здорово. Если я бы не был летуном, то очень хотел бы стать смотрящим. Но летун – конечно еще лучше.

Так вот – немного мы для них и делаем. Сколько четыре миллиарда сделать могут – совсем немного. А наш городок, так и всего ничего. И то не всегда справляемся. Шесть лет назад, я еще совсем мальцом был, норму за месяц не успели – кураторы каждого десятого в городе выжгли. Они справедливые. Меня спрятали. Разогнанных всегда прячут.

И под чистку мы никогда не попадаем. Полиция же – тоже из людей. Только тридцать лет назад позволили. Тогда, говорят, и кое-что получаться стало. До этого не продохнуть было – а сейчас чуть легче. Кураторы умные – но их мало. Приходится им все больше всяких мелочей нам доверять.

За порядком следить, например. За тем, чтобы все кураторов любили. Не знаю, почему, но кураторы считают, что каждые двадцать из ста их не любят. За поколение – двадцать из ста. Наверное, у них на других планетах так всегда было. Ведь есть же у них и другие планеты, как не быть.

Это они тоже нашей полиции доверили – усмирение. Одного из трех сотен каждый год – вынь да положь. Где полиция и сама знает, кого взять, где – жребий кидают. Говорят, что и плохие гены лет двадцать как в крематории выбраковывают.

Папа говорит, что мы как муравьи стали, или как пчелы. Каждый – отвечает за свою маленькую работу. Кому-то летать придется, кому-то активировать, а кому и умирать – пока время не пришло. Это тоже как работа такая, папа сказал, – умирать.

Там много хороших людей, в полиции. Иногда и им попадает. Кураторы ведь умные. Они еще доносы очень любят. Особенно на полицию. Они считают, что в полиции тоже – трое из сотни их не любят. Поэтому у нас есть такие люди, которые им про плохих полицейских рассказывают, про тех, что их не любят. И в тот же крематорий…

Главное, чтобы кураторы были довольны и спокойны. Когда они спокойны – то и хорошо. А то вот говорят итальянцы очень горячий народ были, никому не хотели подчиняться…, так весь полуостров теперь под водой. Чуть-чуть его придавили вниз.

Да, я много знаю. И сказок про прошлое, и вообще. Меня мама учит. У нас только родители учат – это разрешено. Мама меня и читать, и писать. Сказки, конечно, она не любит рассказывать, – это больше сказочника дело. Но зато она меня научила, что если светлячков в банку посадить побольше – то они еще почти час в темноте будут светиться. У нас много светлячков, под городом. Потому что ни у кого времени не хватает туда попасть.

А если сверчка найти и посадить в тихий угол, лучше за батарею куда-нибудь, то он и в городе жить будет. Этому меня тоже мама научила. У меня такой почти год в спальне жил. Тихонечко жил – не шумел. Стрекотал, только если я попрошу, понимающий был сверчок. Потом делся куда-то.

Мама у меня вообще умная и много вещей знает, о которых я и не догадываюсь. Только добрая слишком, папа говорит. Папа говорит, что нельзя нам такими быть, добрыми. Пока нельзя.

А я думаю, что можно. Иначе как? Мы можем и с крыльями быть, и мозгами переделанными, и в крематорий послушно строиться – но без доброты мы не сможем. Я так считаю. Когда-нибудь, может и не сейчас, тут папа прав, она нам очень понадобиться, доброта. Чтобы кураторов пожалеть, хотя бы.

Счетчики сказали, что конец лета – идеальное время. Конец лета через семьдесят лет после прихода кураторов. Счетчики посчитали, что у нас есть целых пятнадцать процентов шансов на победу. Потом меньше будет, до – тоже рано.