Последние километры - [27]

Старушка с трудом поднялась с места и пошла в комнату с книжными стеллажами.

— Если бы нагрянуло гестапо с обыском, — горько сказал профессор, — нам бы не сносить головы за эти вещи. Однако нашу виллу охраняли цитаты из фюрера и два сына на Восточном фронте.

Фрау Магда возвратилась, держа в руках обгоревший янтарный мундштук, старую заржавевшую зажигалку и выцветшую фотографию.

— Вот и все.

Терпугов явно был разочарован — он надеялся на большее. Чтобы скрыть свои чувства, он проглотил одну за другой несколько таблеток, даже не запивая водой. А Березовский чего-то особенного и не ожидал. Он все еще находился под впечатлением, которое произвела на него Инга, и потихоньку спросил у Катерины, как племянница профессора относилась к гитлеровцам.

— Не выходила из дому, целыми днями спала, а по ночам читала и курила, если удавалось раздобыть табаку или чего-то в этом роде, — ответила Катерина.

— Обратите внимание на фотографию, — сказала фрау Магда. — Катрин, прочти господам офицерам.

Катерина взяла фотографию, начала внимательно всматриваться в еле заметные буквы на обратной стороне.

— Катрин видит эти вещи впервые, — объяснила старушка. — Они были спрятаны.

Катерина наконец прочитала полустертый годами текст и удивленно подняла брови:

— Здесь написано: «Эс лебе Ленин!» — «Да здравствует Ленин!». А на фото — товарищ Тельман и…

— И наш Бернард, — гордо произнес профессор.

Не только Березовский, но и Терпугов уже не жалели, что оказались в этом странном особняке.

Алексей Игнатьевич попросил драгоценную реликвию, чтобы переснять фото для армейской газеты и боевых листков. Хозяева охотно согласились, поверив честному слову советского офицера. Условились, что завтра же шофер комбрига вернет ее профессору. И заберет — теперь уже навсегда — бывшую полонянку Катерину Прокопчук.

Возвращались на виллисе. Несмотря на надежные тормоза, Наконечный осторожно вел машину по узенькой улочке, которая стремительно спускалась вниз из района особняков в центральную часть Обервальде. В целях предосторожности фары пришлось выключить.

Внезапно улицу и соседний квартал осветило багровое зарево. Сначала все подумали, что это налетели фашистские самолеты и перед бомбардировкой развесили над городом осветительные ракеты. Однако нет, источник света был не в небе, а на земле.

— Чудеса! — воскликнул Чубчик.

— Неужели, пока мы ужинали, немцы бомбили город? — удивился Терпугов.

— Не бомбили, а подожгли, — догадался комбриг. — Пустили нам красного петуха.

И приказал шоферу:

— Включи фары, теперь уже все равно. И как можно скорее в район пожара!

Виллис, выхватывая из темноты мрачные стены средневековых каменных строений, мчался навстречу гигантскому пожару, который полыхал возле кафедрального собора. Горели соседние здания, пожар угрожал и самому собору.

— Провокация, — нахмурился полковник Терпугов.

Судя по всему, поджигатели заранее приготовили бензин или керосин, наметили для поджога дома с деревянными лестницами, балконами, галереями, гонтовыми крышами, которых много было в старой части города.

— Вот они! — воскликнул Чубчик, указывая дулом автомата.

Три тени, одна за другой, прошмыгнули от собора в переулок.

— За ними! — приказал комбриг, беря автомат наизготовку.

Алексей Игнатьевич выхватил из кобуры пистолет. Наконечный направил машину в тесный переулок. Фары цепко схватили и уже не отпускали трех беглецов.

— Стой! Стрелять буду! — крикнул Березовский и дал очередь трассирующими пулями над их головами. В ответ с противоположного конца переулка сверкнула такая же предупредительная очередь вверх. Только теперь поджигатели остановились, поняв, что бежать некуда. Навстречу виллису направлялся пеший комендантский патруль.

Беглецы затравленно озирались по сторонам, может быть все еще не теряя надежды на спасение. Хорошо было видно приземистого пастора в черной сутане до самой земли; рядом с ним стояла высокая щуплая женщина, дрожавшая от страха. Третий стоял в сторонке, лицом к стене, словно бы надеясь слиться с ней.

— Кто такие? — спросил комбриг Березовский.

Пастор хотел что-то ответить, но одеревеневшие губы не подчинялись ему. Женщина, очевидно экономка пастора, резко опустила руку в карман.

— Руки из кармана! — приказал Иван Гаврилович.

Немка вынула руку, ухо комбрига уловило шорох спичечной коробки.

— А вы? — обратился Терпугов к третьему. — Идите сюда!

И когда тот обернулся, Терпугов и Березовский узнали в нем безрукого пианиста.

— Подлец! — вырвалось у Алексея Игнатьевича.

— Сколько домов сожгли? — подавляя ярость, спросил Березовский.

Пастор и экономка нервно встрепенулись и упали на колени. Пианист, взмахнув обрубками рук, истерически выкрикнул:

— Хайль Гитлер!

Очередь автомата скосила его. Это сделал Сашко Платонов.

Пастора и его экономку забрал патруль военной комендатуры.

12

На прифронтовых дорогах можно встретить самые разнообразные надписи. Одни на картоне или фанере — распоряжения комендатуры дорог, другие, как коротенькие деловые записки, начерчены мелом и угольком на ближайшем заборе или на стене придорожного здания: «Петренко — налево 400 метров», «Костюхин с горючим — седьмой дом отсюда», «Хозяйство Бойко» и указательная стрелка, где это хозяйство искать.