Последние каникулы - [20]

Он возвращался на раскладушку, она скрипела, и всегда приходило воспоминание о той ночи, когда здесь спала Оля, и Вадик начинал думать о ней, о том, как она переменилась, и рано или поздно додумывался до: «Она приручала меня — на всякий случай, вот и все! Из боязни, что я буду стараться комиссовать ее, из перестраховки. Подразнила, а я клюнул… Разнежился…»

Ему становилось тошно и стыдно — вспоминал свои торопливые поцелуи и вздохи, сюсюканье, ох!.. Тогда он плотно закрывал глаза, пминал голову в подушку, и тут сон, спасительный сон, короткий и темный, обрушивался на его горячий висок.

Даешь областную спартакиаду ССО!» — уже второй день висел на двери столовой плакатик. И дождик все норовил смыть с него краски.

Автобус прибыл в пять утра. На пустынном мокром шоссе, облитый розовым светом поднимающегося солнца, он всем показался если не символом предстоящих радостей и удовольствий, то хоть их обещанием. И пока шли через мокрое поле, стараясь не очень сильно перепачкать обувь, и толпились вокруг автобуса, поджидая отставших девчонок и комиссара, все поглядывали на еще чистое небо, надеясь на удачу с погодой — дожди уже утомили.

Через три часа скорой, под песни, езды по дорогам они очутились в каких–нибудь тридцати километрах от Москвы, в знаменитом орденоносном совхозе–миллионере — небольшом современном, городке, чьи улицы выходили прямо в широкие, загибающиеся за горизонт, ровно колосящиеся поля.

Когда подъезжали, услышали гул, гам, усиленные репродукторами песни, и оживились. А в самом городке, переполненном. стройотрядовцами, на центральной площади, забитой автобусами, машинами, расцвеченной флагами, вымпелами, ходуном ходившей от снующих по ней фигур, от напряженной оглушительной музыки, хохота, криков, отряд прилип к окнам.

Приказав всем оставаться на местах, командир ушел на разведку и скоро вернулся, неся в охапке кучу флажков на длинных древках, а в зубах большой лист ватмана.

— Час на разгул, — сообщил он ребятам, — а потом все собираются на стадионе. И чтобы кучно сидели! Штаб пойдет со мною в клуб. А ты, Юра (и Юра Возчиков поднял голову), изобрази что–нибудь: конкурс тут на газету «Молнию». Ну, вольно! Разойдись! — скомандовал он шутливо.

Ребята бросились в распахнувшиеся дверцы. Вадик оглянулся на Олю, оставшуюся в автобусе с Юрой и Таней.

В фойе клуба выяснилось, что для каждого члена штаба есть дело, для Вадика, например, дежурство в медпункте.

Сашка Шимблит — знакомый еще по институту аспирант одной из кафедр, а здесь начальник, врач районного штаба ССО — сразу же и направил Вадика:

— Заступи первым, а я быстро тебе подмену организую. Надо нам с тобой поговорить, ты не потеряйся потом.

Вадик осмотрел помещение, проинспектировал аптечку. Пожилая медсестра выдала ему чистый, отглаженный халат, и, облачившись в него, Вадик почувствовал себя очень уютно: знакомо пахло, ожидалась знакомая работа, и он был ко всему готов. Приоткрыв дверь, чтобы подглядывать в фойе, где все время была веселая суета и шум, Вадик обшарил письменный стол, нашел затрепанную книжку без обложки и первых страниц, и когда ему наскучило смотреть на беготню ребят, взялся за роман, начавшийся для него так: «…не знала, как и где они теперь встретятся и как поведется разговор и что он скажет или спросит, но твердо знала то, что скажет сама. Время шло неторопливо. Конечно, куда ему спешить?..» — но тут в дверь зашли коллеги во главе с Сашкой, поделили дежурства, и Вадик сдал пост и унес с собой книгу: начало ему понравилось.

Сашка потащил Вадика на второй этаж клуба, завел в тихую комнату, уставленную запертыми книжными шкафами.

— Как дела? Вид у тебя неплохой. Загорел. И похудел, что ли?

— Нормально у меня все. Кто тут из наших?

— Коля Суворов, Томка…

— Мне бы с Колей побеседовать! — Вадик ухмыльнулся. — Он ко мне в отряд двух госпитальных пациентов взял!.. Представляешь…

— Я в курсе. Мы таких десятка два допустили. Надо, Вадик, надо! Права свои знаешь? Комиссуй, если видишь, что ребята не справляются. Слушай! Я сегодня в Москву еду, хочешь со мной? Присоединяйся. Насчет твоей темы поговорим. Не забыл еще науку?

— Не забыл. — Ему очень хотелось съездить в Москву, заглянуть домой. — Если отпустит меня командир… Я бы с удовольствием.

— А что, у тебя с ним нет контакта?

— Все делим сферы влияния. Да ладно! Где тебя найти?

Вадик побежал на стадион, забрался на верхние ряды трибуны, попытался разглядеть, где сидит отряд, и понял, что это безнадежное занятие: одинаковая форма уничтожила малейшие различия, и сейчас казалось, что на стадионе один большой отряд, разделившийся на группки, болеющие за разные команды.

Как раз начинались соревнования каменщиков. Перед каждым участником стояло ведро с раствором, лежала кучка кирпичей, и диктор по радио объявил, что тот каменщик, кто быстрее и качественнее сложит столбик из кирпичей, получит приз, а команда — ^ четыре очка.

После гонга каменщики судорожно заработали руками и под все нарастающий вопль стадиона, свист, и отчаянные крики за какие–то считанные минуты сложили столбики для будущей эстрады.

Командир получил четвертое место — одно очко, и, смеясь и крутя головой, раздавая тычки и отбиваясь от них, пробирался по рядам. Проследив за тем, куда он пошел, Вадик увидел отряд и устроился неподалеку.