Последние годы Сталина. Эпоха возрождения - [21]

Сталин не мог не гордиться победой своей страны. Война стала трудным, всесторонним испытанием для всего народа, потребовавшим проявления его внутреннего потенциала и способностей. Под его руководством Красная Армия совершила победоносный поход от стен Кремля и несокрушенных бастионов Сталинграда до поверженного Рейхстага. Никогда еще самая триумфальная победа не приносила такой радости и признательности ее организатору со стороны соотечественников и народов мира.

Оставаясь в одиночестве, порой он возвращался мысленно к тем трудным дням, когда перед ним встал исторический вопрос: «Быть или не быть государству, созданному им»?

Он один знал, насколько непростой, нечеловечески сложной была его задача. И честно выполнив свою работу, он испытывал чувство признательности и благодарности к тем, кто составлял его опору в этот труднейший в истории государства период.

Штеменко вспоминает, что летом 1949 года, когда он уже стал руководителем Генерального штаба, во время доклада на даче Сталина о состоянии ПВО, тот внезапно спросил: «А как думает молодой начальник Генерального штаба, почему мы разбили фашистскую Германию и принудили ее капитулировать?»

Застигнутый неожиданностью вопроса Штеменко привел мысли из выступления Сталина в феврале 1946 года. «Терпеливо выслушав меня до конца, — пишет Штеменко, — И.В. Сталин заметил: «Все, что вы сказали, верно и важно, но не исчерпывает всего объема вопроса… Война — суровое испытание. Она выдвигает сильных, смелых, талантливых людей. Одаренный человек покажет себя в войне за несколько месяцев, на что в мирное время нужны годы. У нас в первые же месяцы войны проявили себя замечательные военачальники, которые в горниле войны приобрели опыт и стали настоящими полководцами».

И он начал на память перечислять фамилии командующих фронтами, армиями, флотами, а также партизанских вожаков. Потом сказал, что замечательные кадры руководителей были не только на фронте, но и в тылу. «Разве смогли бы сделать другие руководители то, что сделали большевики?

Вырвать из-под носа неприятеля целые фабрики, заводы, перевезти их на голые места в Поволжье, за Урал, в Сибирь и в невероятно тяжелых условиях в короткое время наладить производство и давать все необходимое фронту! У нас выдвинулись свои генералы и маршалы от нефти, металлургии и транспорта, машиностроения и сельского хозяйства. Наконец, есть полководцы науки».

Все это так. И все же, говоря о подвиге, талантах и заслугах народа, величайшим проявлением неблагодарности потомков стала попытка принизить роль Сталина в исходе Второй мировой войны. Впрочем, для думающих людей очевидно, что величайшим подвигом, не имеющим аналогов, была вся его деятельность в этот критический в истории человечества период.

Словно спохватившись, через день после Парада Победы, 26 июня, Президиум Верховного Совета СССР вынес Указ о награждении И.В. Сталина за исключительные заслуги в организации Вооруженных сил СССР и умелое руководство ими в Великой Отечественной войне орденом «Победа» и присвоил звание Героя Советского Союза.

Правда, сам Сталин хотя и не отверг награждение вторым орденом «Победа», но в отношении награждения Золотой Звездой Героя Советского Союза проявил даже не щепетильность, а строптивость. А. Рыбин вспоминал, что, узнав о присвоении ему звания Героя, он возмутился: «Подхалимы придворные! Такая награда должна вручаться только воинам, проявившим героизм на поле боя! Я же в атаку с винтовкой наперевес не ходил и героизма не нроявлял».

Не ожидавшее такой реакции Сталина, продолжает Рыбин, «…правительство Задумалось, как вручить награду. Маленков было взялся за это, но… попросил Поскребышева (секретаря Сталина. — К.Р.). Тот лишь представил себе, как Сталин может вспылить! И тоже передал награду коменданту дачи Орлову. Сталин опять лишь выругался». Вождь ни разу не надел Звезды Героя — ее прикрепили к его кителю лишь после его смерти — перед гражданской панихидой. С его стороны это не было показной скромностью. Это был осознанный жест, свидетельствовавший об отсутствии тщеславия, которое как невольное проявление скрытого самолюбования присуще мелочным натурам.

Мысль о присвоении Сталину звания Генералиссимуса возникла в среде высшего командования как стремление «поднять» Верховного Главнокомандующего над остальными военачальниками. И для современников это было естественным признанием его заслуг. Обсуждение этого предложения маршалов произошло в его присутствии.

Сталин отреагировал на него резко отрицательно. Маршал Советского Союза Конев так изложил его позицию в своих воспоминаниях: «Хотите присвоить товарищу Сталину генералиссимуса, — возмутился он. — Зачем это нужно товарищу Сталину? Товарищу Сталину это не нужно. Товарищ Сталин и без того имеет авторитет. Это вам нужны звания для авторитета. Подумаешь, — ворчал он, — нашли звание для товарища Сталина — генералиссимус. Чан Кайши — генералиссимус, Франко — генералиссимус. Нечего сказать, хорошая компания для товарища Сталина. Вы маршалы, и я маршал, вы что, меня хотите выставить из маршалов? В какие-то генералиссимусы?…» «Пришлось тащить разные исторические книги, статуты и объяснять, что это в четвертый раз в истории русской армии после Меньшикова и еще кого-то, и Суворова. В конце концов, он согласился».