Последние годы Дениса Давыдова - [24]
Прочитав еще несколько строк, Пушкин приостановился, наморщил лоб:
— Нет, дальше не помню… и, право, все это не более как черновой набросок…
Жуковский, подперев голову руками, сидел, о чем-то задумавшись. Давыдов, видимо польщенный стихами, крутил черный ус и благодушно улыбался.
Пушкин скользнул по ним быстрым взглядом, и какая-то озорная мысль внезапно оживила смуглое его лицо.
— Я прочитаю другие стихи… Слушайте!
По-мальчишески резво, со смехом он вскочил на стул, тряхнул курчавой головой. И вдруг звонкие строки залетного давыдовского гусарского послания взорвали устоявшуюся тишину дворцовых апартаментов:
Денис Васильевич знал, что его нигде не печатавшаяся гусарщина давно в тысячах списков расходится по всей стране, знал, что эти стихи известны и в лицее, но все же неожиданное пылкое выступление Пушкина удивило и взволновало. Слушая выразительную декламацию, он чувствовал, что Пушкин не просто хорошо изучил стихи, а впитал их в себя, ему, видимо, по душе пришелся чуждый обычных поэтических условностей слог, каким стихи были написаны. Та же особенная восторженность, с какой стихи читались, свидетельствовала, как прельщала и манила Пушкина гусарская жизнь. Денису Васильевичу этот юноша становился все милей и ближе…
Жуковский, напротив, поведением Александра был недоволен. Ну, пристойно ли воспитанному юноше забираться без всякого стеснения на стулья и устраивать в дворцовой квартире какую-то казарму? А к тому же благонамеренного и тишайшего автора сладкозвучных и нежных стихов всегда коробил простонародный, казавшийся грубым и развязным язык Давыдовской гусарщины. Василий Андреевич тихонько подошел к двери и незаметно сдвинул плотней тяжелые портьеры, на всякий случай…
А Пушкин, разгоряченный вином и стихами, явно расшаливался. Соскочив со стула, без всякой учтивости бросился на шею к Давыдову, объявил:
— Денис Васильевич, я иду в гусары! Это решено! Примите меня под свою команду!
— За мною дело не станет, дружок, но что скажут почтенные твои родители? — сдержанно ответил Давыдов. — Лицей, кажется, готовит вас не для военной службы…
— Что за ветреность такая, Александр? — сердитым тоном произнес Жуковский. — Не ты ли сам утверждал недавно, что служение музам предпочитаешь всякому иному занятию и навсегда останешься поэтом?
— А разве нельзя служить музам и вместе с тем быть гусаром? — задористо возразил Пушкин. — Вот вам первый пример — Денис Васильевич… А наш русский Буфлер — поэт и гусар Батюшков?
Довод был более чем убедителен, но Жуковский сдаваться не хотел.
— Не забудь, однако ж, и про Федора Глинку, — намекнул он, зная, как неодобрительно относится Александр к стихам этого офицера.
Пушкин, не раздумывая, легко и весело ответил неожиданным экспромтом:
Давыдов громко рассмеялся. Что за дьявольский талант у этого бесенка!
На губах Жуковского тоже появилась невольная улыбка, но сейчас же и угасла. Василий Андреевич любил Пушкина, видел в нем надежду российской поэзии, именно поэтому испытывал в последнее время большое беспокойство за поведение Александра.
Сегодняшние шалости сами по себе были вполне извинительны, но они находились в прямой связи с другими, более серьезными и опасными. Вероятно, под влиянием вольнолюбивых царскосельских гусар слишком быстро зрели у Александра враждебные существующему порядку мысли и стремления. Совсем недавно произошел такой случай. Сестра государя выходила замуж за принца Вильгельма Оранского. Старику поэту Нелединскому поручили в честь этого торжества сочинить куплеты, но он не справился и по совету Карамзина обратился к Пушкину. Польщенный просьбой известного поэта, Александр пишет куплеты, их кладут на музыку, с успехом исполняют во дворце. Императрица посылает в награду автору золотые часы. И что же? Александр, не желая иметь царского подарка, саркастически усмехается и демонстративно разбивает часы о каблук сапога. Хорошо, что удалось кое-как замять историю, однако можно ли после этого оставаться спокойным за дальнейшую судьбу молодого поэта?
Василий Андреевич, будучи уверен в том, что Давыдов, несомненно, осудит подобный поступок и, может быть, они вместе хоть немного урезонят Александра, рассказал про этот случай.
Денис Васильевич встревожился:
— Как же так, Саша? Можно ли быть столь неблагоразумным? Если государь об этом узнал бы… Подумай-ка, чем такие вещи кончаются?
Пушкин стоял с опущенной головой, грыз по привычке ногти, неровно и прерывисто дышал.
Жуковский назидательно заметил:
— Ну, что? Разве я не то же самое говорил тебе, Александр? Ты еще молод, чтоб осуждать веками установленные порядки и позволять себе якобинские выходки…
Пушкин приподнял голову. Его лицо странно изменилось, словно осунулось. В потемневших глазах холодный режущий блеск, и губы слегка дрожат. А голос тверд и решителен:
Историческая хроника известного советского писателя-историка Н.А.Задонского рассказывает о народном восстании на Дону под предводительством атамана Кондратия Булавина. Все описанные в книге события основаны на архивных документах. Многие из документов впервые были обнаружены автором при создании хроники.
Книга повествует о создателе первого в России тайного юношеского общества, объединившего многих будущих декабристов, – Н.Н.Муравьеве, организовавшем после Отечественной войны 1812 года вместе с братом Александром и Иваном Бурцевым знаменитую Священную артель, явившуюся колыбелью тайного общества Союза спасения.Эпиграфы взяты из писем известных политических и общественных деятелей к Н.Н.Муравьеву, хранящихся в фондах Государственного Исторического музея.
«… Собирая материалы о булавинцах, Николай Алексеевич нашел много других новых, нигде не публиковавшихся ранее документов той же поры. В его руках оказались источники, освещающие положение на Украине в конце XVII и начале XVIII века и предательскую политику гетмана Мазепы. В то время как после поражения русских войск под Нарвой и вторжения шведских войск в Польшу царь Петр принимает все меры для укрепления рубежей Российского государства, на Украине тонкий интриган и ловкий заговорщик Мазепа ведет тайные переговоры с неприятелем, вынашивает замысел разорвать братский союз Украины с Россией.Обогатив свои немалые познания об этой эпохе новыми историческими данными, писатель в своем воображении все чаще и настойчивее обращается к славным деяниям молодого царя Петра Первого, к фигуре иезуита Мазепы, к его роману с юной дочерью Кочубея…».
Старейший советский писатель Н.А.Задонский известен читателям многими произведениями, посвященными героическому прошлому нашей страны ("Горы и звезды", "Смутная пора", "Донская Либерия" и др.). Наибольшей популярностью пользуется его историческая хроника "Денис Давыдов", воссоздавшая образ замечательного русского поэта, партизана, героя Отечественной войны 1812 года.Жизнь Дениса Давыдова рисуется в книге на фоне того огромного патриотического подъема, который охватил русский народ в годы борьбы с нашествием полчищ Наполеона.С волнением читаются и те страницы хроники, которые посвящены Денису Давыдову как поэту и человеку.
Книга писателя Н. Задонского рассказывает о восстании под предводительством бахмутского атамана Кондратия Булавина, в ходе которого беднейшее казачество и крестьяне создали «Донскую либерию», свое правительство, низложили зажиточную казацкую старшину, сами чинили суд, решали дела свои демократически.В основу книги положены подлинно исторические свидетельства, народные сказы и предания о Кондратии Булавине и вольнолюбивой голытьбе. Сочный язык, яркие, запоминающиеся образы предводителей восстания и рядовых его участников скреплены писателем документами, многие из которых он собрал сам в архивах и у любителей старины.
Воспоминания о жизни и служении Якова Крекера (1872–1948), одного из основателей и директора Миссионерского союза «Свет на Востоке».
«Пазл Горенштейна», который собрал для нас Юрий Векслер, отвечает на многие вопросы о «Достоевском XX века» и оставляет мучительное желание читать Горенштейна и о Горенштейне еще. В этой книге впервые в России публикуются документы, связанные с творческими отношениями Горенштейна и Андрея Тарковского, полемика с Григорием Померанцем и несколько эссе, статьи Ефима Эткинда и других авторов, интервью Джону Глэду, Виктору Ерофееву и т.д. Кроме того, в книгу включены воспоминания самого Фридриха Горенштейна, а также мемуары Андрея Кончаловского, Марка Розовского, Паолы Волковой и многих других.В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.
Имя полковника Романа Романовича фон Раупаха (1870–1943), совершенно неизвестно широким кругам российских читателей и мало что скажет большинству историков-специалистов. Тем не менее, этому человеку, сыгравшему ключевую роль в организации побега генерала Лавра Корнилова из Быховской тюрьмы в ноябре 1917 г., Россия обязана возникновением Белого движения и всем последующим событиям своей непростой истории. Книга содержит во многом необычный и самостоятельный взгляд автора на Россию, а также анализ причин, которые привели ее к революционным изменениям в начале XX столетия. «Лик умирающего» — не просто мемуары о жизни и деятельности отдельного человека, это попытка проанализировать свою судьбу в контексте пережитых событий, понять их истоки, вскрыть первопричины тех социальных болезней, которые зрели в организме русского общества и привели к 1917 году, с последовавшими за ним общественно-политическими явлениями, изменившими почти до неузнаваемости складывавшийся веками образ Российского государства, психологию и менталитет его населения.
Это была сенсационная находка: в конце Второй мировой войны американский военный юрист Бенджамин Ференц обнаружил тщательно заархивированные подробные отчеты об убийствах, совершавшихся специальными командами – айнзацгруппами СС. Обнаруживший документы Бен Ференц стал главным обвинителем в судебном процессе в Нюрнберге, рассмотревшем самые массовые убийства в истории человечества. Представшим перед судом старшим офицерам СС были предъявлены обвинения в систематическом уничтожении более 1 млн человек, главным образом на оккупированной нацистами территории СССР.
Монография посвящена жизни берлинских семей среднего класса в 1933–1945 годы. Насколько семейная жизнь как «последняя крепость» испытала влияние национал-социализма, как нацистский режим стремился унифицировать и консолидировать общество, вторгнуться в самые приватные сферы человеческой жизни, почему современники считали свою жизнь «обычной», — на все эти вопросы автор дает ответы, основываясь прежде всего на первоисточниках: материалах берлинских архивов, воспоминаниях и интервью со старыми берлинцами.
Резонансные «нововзглядовские» колонки Новодворской за 1993-1994 годы. «Дело Новодворской» и уход из «Нового Взгляда». Посмертные отзывы и воспоминания. Официальная биография Новодворской. Библиография Новодворской за 1993-1994 годы.