Последние гиганты. Полная история Guns N’ Roses - [91]

Утром солнце взошло над сценой из фильма «Апокалипсис сегодня». Толпа сровняла это место с землей. Всё, что музыканты оставили на сцене, сломали. Ущерб концертной площадки оценивался почти в четверть миллиона долларов. Следующий концерт в Чикаго пришлось отменить, и Guns N’ Roses не играли почти целую неделю, а потом вышли на сцену в полутора тысячах километров оттуда уже в Далласе, Техас. Роуза обвинили в подстрекательстве к бунту, но почти год не арестовывали. И снова Акселю пришлось пройти через дерьмо, но все это было настолько несправедливо и не нужно, что он даже не стал защищаться. «Я не собираюсь объяснять, кто я такой и что хотел сказать. Честно говоря, не знаю, откуда это все берется».

В своей автобиографии Слэш будет вспоминать, что, когда он вернулся в Сент-Луис спустя четыре года со своим сольным проектом Snakepit, то встретился с тем поклонником с видеокамерой. Парень тогда как раз получил деньги от судебного иска, который город выдвинул Guns N’ Roses, но постоянно получал угрозы в расправе и какое-то время просто не мог выходить из дома.

Ребята даже поместили намек на этот бунт за обложкой альбома «Use Your Illusion» (там написано «Да пошел ты, Сент-Луис!»), но репутация скандалистов за ними еще больше закрепилась. И хотя какое-то время это будет не так очевидно, но Аксель странным образом взял под контроль все, что происходит на сцене, — он решал, когда им продолжать играть, а когда нет, и что приемлемо и неприемлемо со стороны зрителей.

После триумфального и продолжительного возвращения домой — четырех концертов на «Inglewood Forum», где в третий вечер они играли больше трех с половиной часов в честь завершения сведения записей альбома «Use Your Illusion», — Guns N’ Roses отправились в Европу. Они называли это турне «Get in the Ring, Motherfucker» («Выходи на ринг, урод!» — Прим. пер.) С ними поехала группа Skid Row. Дебоширство по-прежнему оставалось на высшем уровне, а к шайке троих любителей вечеринок примкнул новый сообщник — вокалист Skid Row Себастьян Бах, молодой и зеленый канадец, готовый учиться у мастеров… «Мы уже все это делали раньше, но с Себастьяном начали по новой, — заметил Слэш. — Все европейское турне мы дебоширили, были не в себе и вывели гедонизм на новый уровень».

Вне сцены Слэш, Дафф, Мэтт и остальные, кто был с ними, все время тусовались, а Аксель и все чаще Иззи избегали их компании и занимались своими делами. Если троица быстро привыкла к отсутствию Акселя — этот раскол произошел еще во время записи альбомов, — то Иззи Стрэдлин отстранился от них в один момент. «Помню, как он ушел в завязку, я за ним наблюдал, — вспоминает Дафф. — Это произошло в начале девяностых, когда мы были на гастролях. И в тот момент, когда Иззи примирился с собой, я сразу понял, что он с нами долго не пробудет…»

Привычка Акселя опаздывать стала настолько твердой, что остальные оказались в тупике. Злиться на него было бесполезно. Говорить о том, сколько штрафов группе приходится платить за нарушение комендантского часа, тоже. В конце концов они просто смирились и терпеливо ждали…

Сначала никто не придавал этому важности: они ведь самая опасная группа в мире, и зрителям тоже придется вкусить этой опасности и непредсказуемости. Музыканты приехали в Хельсинки 12 августа и прямо с самолета отправились в клуб послушать концерт The Black Crowes. На следующий день они начали свое турне в ледовом дворце «Хельсинки», и, по предсказуемому сценарию, Слэш, Дафф и Мэтт благополучно облажались снова, а Аксель ушел со сцены через час после начала выступления, когда музыканты начали играть «Welcome to the Jungle», и вернулся спустя 25 минут. Через четыре дня в Стокгольме они играли после 11 вечера, а Аксель опоздал потому, что играл в блэк-джек и смотрел салют. Через два дня на концерте в Копенгагене Роуз остановил концерт, потому что кто-то бросил на сцену петарду, и отказывался продолжать, пока преступники не были задержаны. Музыканты полетели в Осло, заселились в отель, но им позвонил кто-то из команды Акселя и сказал, что сам он полетел в Париж, поэтому концерт в Осло пришлось отменить.

Следующее выступление было в Мангейме, в Германии, 24 августа, где было продано 38 тысяч билетов за два дня. Музыканты снова начали играть с опозданием, и снова Аксель ушел со сцены. Площадка была оборудована таким образом, что от гримерки до сцены было почти полтора километра, так что туда и обратно их возила целая флотилия фургонов. Когда Аксель через какое-то время не вернулся, музыканты пошли его искать и нашли в фургоне. Слэш вспоминал, как они с Даффом пытались убедить Роуза вернуться, и, когда у них не получилось, к фургону потопал Мэтт Сорум, у которого кончилось терпение. В это время Аксель вышел из фургона и пошел к сцене.

«Какого черта ты делаешь?» — завопил Сорум. Роуз развернулся и залез обратно в фургон. Опасаясь очередного бунта, промоутеры закрыли ворота, чтобы группа не уехала, и на площадку вышел подготовленный полицейский отряд. К счастью, Аксель вернулся на сцену, и они доиграли концерт.

«Пронесло», — подумал Слэш, когда они уходили со сцены после того, как сыграли на бис. Оказалось, не пронесло. На следующее утро Иззи сообщил, что уходит из группы. Возможно, этот концерт стал последней каплей, но на самом деле он уже давно об этом думал. Иззи не был ни в чьем лагере — ни любителей вечеринок Слэша, Даффа и Мэтта, ни Акселя и его фракции «Мы будем играть, когда я скажу». Он попросту уже был сыт по горло. Рок-н-ролл подразумевал простую жизнь, которой наслаждаешься по полной, потому что живешь на полную, и это наслаждение, как считал Иззи, не дают ни частные самолеты, ни толпы поклонников, ни сознание, затуманенное наркотиками и алкоголем. Человек, которого Алан Нивен назвал «сердцем души» группы Guns N’ Roses, гитарист, чья легкая расслабленная игра и придавала им уникальное звучание, ушел. Слэш несколько дней пытался не расстраиваться, но знал, что ни к чему хорошему это не приведет. Семена были посеяны еще тогда, когда Иззи завязал с наркотиками за год до этого, а потом вернулся из Лос-Анджелеса в Лафайет в поисках тихой жизни. «Мне нужно было уехать из города ради своего же блага, — вспоминал он. — Я от всего устал. Я не был наркоманом, когда сюда приехал, а стал им только в Лос-Анджелесе. Здесь это получается само собой. Когда я завязал с наркотиками, то больше не мог смотреть вокруг себя и думать: «И что, это все?» Я просто устал от этого, мне нужно было выбираться из этого болота».