Последние дни супермена - [50]

Конечно, это было мило с ее стороны, но Генриху все происходящее начинало не нравиться. Во-первых, пластиковый мешок с невероятным количеством американских долларов был с ним. Более того, и «браунинг», и «беретта» лежали в карманах плаща Генриха. Генрих не ругал Алис, не позволившую ему заехать домой и оставить весь этот арсенал дома, он ругал себя, что позволил себе отступить от правил и несерьезно уступил девчонке, утверждавшей, что если они заедут к Генриху, то не успеют занять сидячих мест и им придется простоять весь концерт… «Ну и в ебаную мышеловку я попал», — с неудовольствием констатировал он, вспомнив, какое количество французской полиции находится за пределами Дворца спорта. Стоящая двумя штабелями вдоль входа полиция даже обыскивала особенно опасных, по их мнению, ребят и девчонок. Генрих, заметив это, хотел было выйти из линии, но Алис уверила, что его обыскивать никто не станет. Генрих, впрочем, успокоился только тогда, когда сам увидел, что стоящих от них впереди человек за десять мужчину и женщину приблизительно его возраста полицейские пропустили без обыска… «Fuck, если начнутся беспорядки, — подумал тревожно Генрих, — нужно будет сваливать отсюда как можно быстрее. И без промедления». Супермен с беспокойством стал искать глазами выход…

В этот момент на сцену выскочил облезлый и, пытаясь перекричать дикий шум, проорал:

— Ледис энд джентльмен!

Внезапно шум стих, ибо весь зал понял, что это значит. Огни на сцене вокруг давно установленной аппаратуры, всех этих черных ящиков, барабанов, проводов и микрофонов, внезапно потухли, и невидимый в темноте облезлый проорал: «Ледис энд джентльмен!» — и закончил лихим ревом: «And now… The Clash!»

Несколько ламп вспыхнули на сцене, здесь и там сверху ударили в сцену разноцветные лучи прожекторов, и, пересиливая шум, теперь уже ликующий шум многоголового стада подростков, грянули первые металлические возбуждающие и провокационные аккорды, а с ними и плохо различимые слова песни, сделавшей «Клаш» известными, как «Анархия в Объединенном Королевстве» сделала известными «Секс пистоле»:

White riot, white riot!

I wanna riot on my own!

White riot! White riot![115] —

пели мальчики, дергая гитары.

Генрих знал, что не такие уж они и мальчики. Нескольким было более тридцати уже. Генрих знал и слова песни, слышал и видел «Клаш» не впервые. За те пять или более лет, прошедшие со времени, когда Генрих в последний раз видел группу в «Рокси клаб» в Лондоне, ребята раздобрели и возмужали… Проще говоря, обмаслились в социальном успехе. Генрихи и алисы мира охотно получали песни бунта за пятьдесят франков с носа…

Девчонка вместе со всеми вскочила с сиденья.

— Пойдем вперед, — потянула она Генриха, — пойдем, Супермен.

Впереди уже, наверное, сотня ребят, выбежавших к самой сцене, подпрыгивали дружной толпой высоко вверх, иногда очень высоко, и, вильнув головой, обрушивались опять в толпу. Иные обрушивались очень грубо и маниакально, вовсе не обращая внимания, на что они упадут. Генрих знал, что это называется «pogo» и считается танцем. За время его одинокой жизни, отметил Генрих с гордостью, особенно в Лондоне, он был вовлечен в ряд активностей, не совсем ассоциируемых обычно с его возрастом, как, например, посещение время от времени местечек вроде «Рокси клаб»… Однако с девчонкой Генрих не пойдет, «pogoing» с «береттой» и «браунингом» и тысячами долларов в пластиковом пакете может плохо кончиться…

— Пойдем, Супермен, — взмолилась девчонка.

— Пойди с Джимом, — посоветовал ей Супермен. Прокричал на ухо.

— Я хочу с тобой, — прокричала девчонка в ответ.

Супермен молча поднял пластиковый пакет почти до уровня глаз Алиски и подержал его на весу, объясняя, почему он не может…

— Если потеряемся, увидимся у меня, — прокричал Супермен и, через Алиску дотянувшись до уха Джима, расположенного между воротником и стриженым виском юноши, проорал:

— Послушай, пожалуйста, посмотри за девочкой.

— Сделаем, — крикнул Джим, и, подпрыгивая на ходу, наступая на ноги, девчонка и Джим стали умело пробираться к сцене.

Вся власть в руках

Людей, которые достаточно богаты, чтобы ее купить,

В то время как мы бродим по улицам,

Слишком робкие цыплята, чтобы даже только попытаться ее отбить,

И каждый делает то, что ему велят свыше,

И каждый ест прописанную ему духовную пишу.

Белый бунт! Белый бунт!

Белый бунт! Мой собственный бунт!—

неистовствовали инструменты и ребята на сцене, неумолимые, как в греческой трагедии.

42

После «Tommy gun» Супермен покинул зал.

Впереди, сзади, сбоку — везде неистовствовали, прыгая, подростки. Особенно впереди. Совсем юный мальчонка, на вид не более 14-ти лет, казавшийся собранным, приличным и аккуратным, в светлых очках, даже в блейзере (до начала концерта Супермен обратил на мальчишку внимание и подумал, что делает тут этот отпрыск, очевидно, upper-class[116] французской семьи); этот мальчишка уже во время «Вайт райот» превратился в скачущего чертенка. К моменту, когда профессиональные провокаторы-возбудители на сцене врубили «Томми ган», мальчишка стал дьяволом. Одно дело, когда толпа у сцены скачет в «pogo», и вовсе другое, когда скачут стиснутые между двух рядов стульев. Активный мальчишка несколько раз свалился на своих приятелей, он был с такими же аккуратненькими крошечными джентльменами, как и он сам, приятели свалились на скамью, скамья ударила находящихся сзади зрителей, в том числе и Супермена.