Последние дни Помпей. Пелэм, или Приключения джентльмена - [21]
– Какие новости из Рима? – спросил Лепид, лениво подходя к ним.
– Император устроил роскошный пир для сенаторов, – сказал Саллюстий.
– Добрая душа! – заметил Лепид. – Говорят, он никого не отпускает, не исполнив просьбы.
– Может быть, он позволит мне скормить раба моим рыбкам? – оживился Саллюстий.
– Едва ли, – сказал Главк. – Тот, кто оказывает благодеяние одному римлянину, всегда делает это за счет другого. Будь уверен, что каждая улыбка, которую вызывает милость Тита, исторгает слезы из сотен глаз.
– Да здравствует Тит! – воскликнул Панса, услышав имя императора. – Он обещал назначить квестором моего брата, который промотал свое состояние…
– …и хочет теперь нажиться за счет народа, мой милый Панса, – продолжил Главк.
– Правильно, – согласился Панса.
– Выходит, и от народа бывает польза, – заметил Главк.
– Конечно, – отвечал Панса. – Ну, мне пора, пойду осматривать казначейство, там надо кое-что починить.
И эдил торопливо удалился, а за ним потянулся длинный хвост просителей, которые выделялись в толпе своими торгами.
– Бедный Панса! – сказал Лепид. – У него никогда нет времени развлечься. Благодарение богам, что я не эдил!
– А, Главк! Ну, как живешь? Весел, как всегда! – сказал Клодий, подходя.
– Ты пришел принести жертву Фортуне? – спросил Саллюстий.
– Я каждый вечер приношу ей жертвы, – отозвался игрок.
– Не сомневаюсь. Ни один человек не принес больше жертв!
– Клянусь Геркулесом, здорово ты его поддел! – воскликнул Главк со смехом.
– Вечно ты рычишь, как пес, Саллюстий! – сказал Клодий сердито.
– Ничего удивительного, потому что, когда я с тобой играю, мне всегда выпадает «пес», – отозвался Саллюстий.
– Будет вам! – сказал Главк, беря розу у стоявшей рядом цветочницы.
– Роза – символ молчания, – сказал Саллюстий. – Но я предпочитаю видеть ее только за пиршественным столом.
– Кстати, на будущей неделе Диомед дает большой пир, – сказал Саллюстий. – Ты приглашен, Главк?
– Да, я получил приглашение сегодня утром.
– И я тоже, – сказал Саллюстий, вынимая из-за пояса четырехугольный кусочек папируса. – Смотрите, он приглашает нас на час раньше обыкновенного: значит, будет что-то необычайное.
– Еще бы! Он богат, как Крез, – сказал Клодий, – и перечень яств у него на пиру длинен, как эпическая поэма.
– Ну ладно, пойдемте в термы, – сказал Главк. – Сейчас там весь город. Фульвий, которого вы так любите, прочитает свою новую оду.
Молодые люди не заставили себя просить, и все направились к баням.
Хотя божественные термы, или бани, были предназначены скорее для бедных граждан, чем для богатых, у которых дома были собственные купальни, все же это было излюбленное место встреч и отдыха людей всех сословий, любивших праздность и веселье. Бани в Помпеях, конечно, сильно отличались и своим устройством и внешним видом от огромных и сложно устроенных римских терм; да и вообще есть основания считать, что в каждом городе Римской империи бани отличались некоторым своеобразием архитектуры. Это почему-то смущает ученых, как будто до XIX века архитекторы и мода не знали капризов.
Приятели вошли в бани через главные ворота с улицы Фортуны. У портика сидел сторож, и перед ним стояли два ящика – один для денег, а другой для билетов. Здесь же были скамейки, на которых сидели люди различных сословий; другие, исполняя предписания лекарей, быстро прогуливались вдоль портика, время от времени останавливаясь поглядеть на бесчисленные объявления о зрелищах, играх, распродажах, выставках, написанные краской на стенах. Но больше всего было разговоров о предстоящих играх в амфитеатре, и каждого, кто подходил, засыпали вопросами: не посчастливилось ли Помпеям и не появился ли какой-нибудь чудовищный преступник, не было ли какого святотатства или убийства, чтобы эдилы могли бросить негодяя на растерзание льву; все прочие, менее редкостные увеселения казались детской забавой в сравнении с таким несчастьем.
– Мне кажется, – сказал веселый человек, который был ювелиром, – что император, если он так добр, как говорят, мог бы прислать нам какого-нибудь еврея.
– А почему бы не взять одного из этой новой секты назареев? – сказал какой-то философ. – Я не жесток, но безбожник, который не признает самого Юпитера, не заслуживает милосердия.
– Мне все равно, во скольких богов человек верит, – сказал ювелир, – но отрицать всех богов просто чудовищно.
– И все же я думаю, – возразил Главк, – что эти люди не совсем безбожники. Говорят, они верят в какого-то бога или, вернее, в будущую жизнь.
– Ты ошибаешься, дорогой Главк, – сказал философ. – Я говорил с ними: они засмеялись мне в лицо, когда я завел речь о Плутоне и Аиде[85].
– О боги! – воскликнул в ужасе ювелир. – Неужели эти злодеи есть и в нашем городе?
– Да, есть, хоть их и немного. Но их секта собирается тайно, и невозможно узнать, кто к ней принадлежит.
Когда Главк отошел, один скульптор, который очень любил свое искусство, с восхищением посмотрел ему вслед.
– Ах, – сказал он, – выпустить бы его на арену – вот это была бы натура! Какие руки и ноги! Какая голова! Ему бы быть гладиатором! Сюжет… да, сюжет достойный нашего искусства! Отчего его не бросят на растерзание льву?
