Последние дни Помпеи - [6]

— Ну, подальше с твоими дурацкими колкостями, ты, молокосос! — заворчал атлет-хозяин, — а не то ведь двумя пальцами раздавлю, как егодку крыжовника.

При взрыве смеха, последовавшем за этой угрозой, взошли наши приятели; неуклюже кланяясь, приветствовал их Бурбо и провел в смежную комнату, где, кроме слепой Нидий, была еще Стратоника, жена Бурбо, коренастая, не молодая уже женщина, с растрепанными волосами и черными, как уголь, постоянно вращавшимися глазами.

— Чему обязан я этой честью? Чем могу благородному Главку и достойному Саллюстию служить? — спрашивал Бурбо, с шумом пододвигая гостям два простых стула.

— Вот что, добрейший, — сказал Главк, — тут находится Нидия, твоя слепая рабыня, мы пришли ради нее. Девушка хорошо поет и умеет ходить за цветами: я бы желал подарить такую рабу одной даме. Не хочешь ли ты мне ее продать?

Видно было, как при этих словах афинянина затрепетала от радости бедная слепая. Она вскочила, откинула распустившиеся волосы и оглянулась вокруг, как будто была в состоянии видеть!..

— Продать нашу Нидию? нет, ни за какие деньги! — закричала Стратоника, подперев бока своими костлявыми кулаками.

Слепая, вероятно, не раз уже испытывала на себе силу желаний своей хозяйки, поэтому с тяжелым вздохом отошла она в сторону, глубоко огорченная решением Стратоники. Но Саллюстий вступился и воскликнул довольно повелительно:

— Возьми назад свои слова, женщина; что вы сделаете для Главка, то вы мне сделаете. Ты знаешь, Бурбо, что для тебя значит Панза, мой двоюродный брат, заведующий гладиаторами? Одно мое слово, и вы можете быть уверены, что ни капли вина и масла больше не продадите! можете хоть разбить ваши кружки и закрыть торговлю. Главк, Нидия твоя!

Бурбо искоса посмотрел на свою разгневанную супругу, помолчал в замешательстве, потом повернул к ней свою огромную, как у быка, голову и нерешительно проговорил:

— Девочку ведь надо бы на вес золота продать!

— Скажи цену, уж из-за этого-то мы не разойдемся, — сказал Главк.

— Мы за нее отдали шесть сестерций, теперь она стоит вдвое, — пробормотала Стратоника.

— Вы получите двадцать, — сказал грек, — пойдем сейчас же к властям, Бурбо, а потом иди за мною в дом и получишь выкупную сумму.

— Я бы милого ребенка и за сто сестерций не продал, если бы это не ради уважаемого Саллюстия, — плаксиво заметил Бурбо.

— Отдаешь? — спросил Главк, согласно обычаю.

— Отдается, — ответил Бурбо, увидя, что жена кивнула ему головой в знак согласия, очень довольная хорошей сделкой, которую удалось заключить.

— Значит, я иду с тобой! — прошептала счастливая Нидия, протягивая руки к Главку.

— Да, доброе дитя, и твоя самая тяжелая работа теперь будет заключаться в том, что ты будешь петь твои греческие песни самой любезной даме в Помпее.

Когда они вышли в переднюю комнату, то не мало были удивлены, увидав Клодия и его Тень, стоявших между гладиаторами. Увлеченные своим делом, с записными дощечками в руках, эти богатые патрициане не сразу заметили своих знакомых. Они пришли сюда, чтобы лично узнать силы и шансы на успех тех из гладиаторов, которые должны были участвовать в ближайшем представлении на арене Помпеи, чтобы сообразно с этим рассчитать, за кого и против кого биться об заклад. Странно было видеть этого изнеженного Лепида, который прятался от каждого солнечного луча, боялся простудиться от легчайшего ветерка, теперь, среди этих грубых людей; своей выхоленной, беленькой ручкой хлопал он по широким спинам, ощупывал крепкие мускулы; говорил с ними о кулачном бое и смертельных ударах так спокойно, как будто беседовал со своим портным или парикмахером. Желание выиграть вместе с Клодием побольше пари на предстоявшем бое гладиаторов одно только, кажется, и могло еще возбудить его к деятельности.

ГЛАВА III. Званый обед в древние времена

Час, к которому Главк ожидал своих гостей, настал. Кроме явившихся по изящным пригласительным билетам, как веселый Саллюстий, высокородный Клодий, разряженный Лепид, богатый торговец Диомед и милостивый Панза, эдил, т.-е. начальник полиции и устроитель общественных игр, считавший себя очень важной особой, — явились еще и двое неприглашенных, гостивших в то время у Диомеда. Один — пожилой сенатор из Рима, другой — старый испытанный воин, по имени Веспий, участвовавший с войском императора Тита при осаде Иерусалима. Однако, прежде чем направиться с этим обществом к обеду, думаю, не безынтересно будет читателю познакомиться с устройством домов в Помпее вообще и с жилищем Главка, в особенности.

Через узкий проход, в роде сеней, входили обыкновенно в переднюю, из которой двери вели в спальни и в комнату привратника (или нашего швейцара). В больших домах в глубине этой прихожей делали направо и налево особые помещения, как бы углубления, для женщин. Посреди в мозаичном полу устраивалось четыреугольное углубление — бассейн для дождевой воды, стекавшей сюда сквозь отверстие в потолке. В одном из углов передней обыкновенно находился большой деревянный сундук, обитый, бронзовыми полосами и прикрепленный скобками к каменному полу, так что мог противостоять всякой воровской попытке сдвинуть его с места. Поэтому и думали многие, что эти сундуки служили хозяевам домов как наши кассы, но так как нигде, ни в одном из подобных ящиков при раскопках не найдено было денег, то и предположили, что они служили более для украшения, чем для пользы. Так часто упоминаемый у древних поэтов очаг, посвященный домашним божествам — Ларам, в Помпее почти всегда имел вид переносной жаровни. В этой передней комнате, называвшейся атриум, принимали просителей и посетителей низшего класса общества. Бассейн посреди передней был, конечно, не безопасным украшением, но доступ в середину этой комнаты был запрещен, — по краям места было вполне достаточно. Напротив входа помещался кабинет — комната с мозаичным полом и художественно расписанными стенами, где хранились семейные и деловые бумаги. К этому кабинету примыкали с одной стороны столовая, с другой нечто в роде музея, где собирались всевозможные редкости и драгоценности; возле отделялось место для узкого прохода — коридора, чтобы рабы могли, минуя вышеупомянутые покои, проходить в другие части дома. Все эти комнаты выходили в продолговатую четыреугольную колоннаду, так называемый перистиль. Если дом был небольшой, то он и ограничивался этой колоннадой, внутри которой всегда помещался хоть маленький сад. Из-под колоннады направо и налево вели двери в спальни, вторую столовую и, если хозяин был любителем литературы, то в кабинет, носивший громкое название библиотеки, хотя, в сущности, для хранения нескольких свитков папируса, составлявших в те времена уже большое книжное богатство, достаточно было очень маленького пространства. В конце колоннады обыкновенно помещалась кухня. Хотя во всех домах Помпеи это необходимое учреждение занимало очень мало места, но было всегда снабжено в изобилии самой разнообразной кухонной посудой, без которой ни один повар нового, равно как и древнего мира при всем искусстве ничего съедобного не приготовит. А так как дерево в той местности и тогда было очень дорого, то изыскивали разные средства приготовлять наибольшее количество кушаний с наименьшим количеством топлива. Об этом между прочим свидетельствует замечательный переносный кухонный очаг, хранящийся в Неаполитанском музее, величиной не более крупной книги с четырьмя угольницами и с приспособлением для нагревания воды.