Последние дни царской семьи - [78]

– во-первых, переход Лужского гарнизона на сторону восставших и решение, якобы вынесенное им, никого не пропускать во Псков и обратно;

– вторая причина, – пояснял М. В. Родзянко, – полученные сведения, что мой приезд может повлечь за собою нежелательные последствия; невозможно, кроме того, оставить разбушевавшиеся народные страсти без личного присутствия, так как до сих пор верят только мне и исполняют только мои приказания.

Несомненно, как мы теперь знаем, в этом заключении краски были очень сгущены и степень влияния Председателя Госуд. Думы на события, как это и можно было усмотреть даже из дальнейшего разговора, являлась в значительной мере преувеличенной.

Но в то время подобной самооценке Председателя Гос. Думы хотелось верить, ибо она давала нам надежду на то, что предложение Государя об образовании М. В. Родзянкой ответственного перед законодательными палатами министерства будет этим последним принято и успокоить возникшие волнения.

– Государь, – говорил Н. В. Рузский, – уполномочил меня довести об его предложении до Вашего сведения и осведомиться, не найдёт ли желание Его Величества в Вас отклик.

– Очевидно, – отвечал М. В. Родзянко, – Его Величество и Вы не отдаёте себе отчёта в том, что происходит в столице. Настала одна из страшнейших революций, побороть которую будет не так легко… Перерыв занятий законодательных учреждений подлил масла в огонь, и мало-помалу наступила такая анархия, что Государственной Думе вообще, а мне в частности, оставалось только попытаться взять в свои руки движение и стать во главе, для того чтобы предупредить возможность гибели государства…

– К сожалению, – сознавался Председатель Государственной Думы, в противоречие с первыми его словами, – мне это далеко не удалось и народные страсти так разгорелись, что сдержать их вряд ли будет возможно.

Войска окончательно деморализованы, и дело доходит до убийства офицеров. Ненависть к Императрице дошла до крайних пределов. Вынужден был во избежание кровопролития арестовать всех министров и заключить в Петропавловскую крепость. Очень опасаюсь, что такая же участь постигнет и меня, так как агитация направлена на всё, что более умеренно. Считаю нужным Вас осведомить, что то, что предполагается Вами, теперь уже недостаточно и династический вопрос поставлен ребром. Сомневаюсь, чтобы с этим вопросом можно было справиться.

– Но ведь надо найти средство, – отвечал генерал Рузский, – для умиротворения страны и доведения войны до конца, соответствующего нашей Великой Родине. Не можете ли Вы мне сказать, в каком виде у Вас намечается разрешение династического вопроса?

– С болью в сердце буду отвечать Вам, – говорил Председатель Гос. Думы. – Ненависть к династии дошла до крайних пределов, но весь народ, с кем бы я ни говорил, выходя к толпам и войскам, – решил твёрдо довести войну до победного конца. К Государственной Думе примкнул весь Петроградский и Царскосельский гарнизоны; то же самое повторяется во всех городах, нигде нет разногласий; везде войска становятся на сторону Думы и народа. Грозные требования отречения в пользу сына, при регентстве Михаила Александровича, становятся вполне определёнными… Присылка генерала Иванова с Георгиевским батальоном, – закончил свою речь М. В. Родзянко, – привела только к междоусобному сражению, так как сдержать войска, не слушающиеся своих офицеров, нет возможности. Кровью обливается сердце при виде того, что происходит. Прекратите присылку войск, так как они действовать против народа не будут; пример – ваш отряд, головной эшелон которого присоединился к восставшему гарнизону города Луги. Остановите ненужные жертвы…

– Войска в направлении Петрограда, – отвечал генерал Рузский, – высланы по общей директиве Ставки. Теперь этот вопрос ликвидируется, и генералу Иванову послано указание не предпринимать ничего до предполагавшегося свидания его с Государем в столице. Необходимо, однако, Михаил Владимирович, найти такой выход, который дал бы стране немедленное умиротворение. Войска на фронте с томительной тревогой и тоской оглядываются на то, что делается в тылу, а начальники лишены возможности сказать им своё авторитетное слово. Государь идёт навстречу желаниям народа, и было бы в интересах родины, ведущей ответственную войну, чтобы почин Императора нашёл отзыв в сердцах тех, кто может остановить пожар.

– Вы, Николай Владимирович, – выстукивал аппарат слова М. В. Родзянко, – истерзали вконец моё и так растерзанное сердце. Но повторяю Вам: я сам вишу на волоске и власть ускользает у меня из рук. Анархия достигает таких размеров, что я вынужден был сегодня ночью назначить Временное правительство. Проектируемая Вами мера запоздала. Время упущено, и возврата нет. Народные страсти разгорались в области ненависти и негодования. Хотелось бы верить, что хватит сил удержаться в пределах теперешнего расстройства умов, мыслей и чувств, но боюсь, как бы не было ещё хуже… Желаю всего хорошего…

– Михаил Владимирович, ещё несколько слов. Имейте в виду, что всякий насильственный переворот не может пройти бесследно, и если анархия перекинется в армию и начальники потеряют авторитет власти – подумайте, что будет тогда с Родиной нашей…