Последние дни царской семьи - [45]

Большинству министров убийство представлялось событием досадным, ибо следствие уже подметило наличие в нём еврейского элемента.

Производство следствия было возложено сперва на судебного следователя по важнейшим делам А. Намёткина. Он проявил прозорливость и рвение недостаточные. 8 августа дело от него было изъято и передано Ивану Александровичу Сергееву[13], члену Окружного суда. Сергеев в течение шести месяцев вёл следствие нерешительно, поддаваясь всем россказням большевицких агентов, ни разу не побывал на том месте, где, по свидетельству многих лиц, были погребены тела убитых.

Во главе Министерства юстиции был тогда социал-революционер Старынкевич. Адмирал Колчак, ставши Верховным Правителем в ноябре, не хотел дать ему приказ прекратить ту трагическую пародию на следствие, которую разыгрывал Сергеев, и терпеливо ждал до января. Наконец, когда нерешительность Сергеева получила слишком большую огласку, назначили Дитерихса.

Документы, собранные в деле Сергеева, всё же заключают в себе вполне определённые данные для восстановления картины преступления. Немного понадобилось времени, чтобы распутать моток и пойти по верному следу.

В ту пору большевики больше всего боялись, как бы правда не раскрылась пред русским народом; они знали его слишком хорошо, чтобы верить в его преданность коммунистическим идеалам. На их агентов была возложена обязанность всеми способами искажать действительный смысл Екатеринбургского деяния и тем отклонить народный гнев.

Приняв все меры к уничтожению трупов, большевики упорно распространяли легенду о народном суде, который приговорил Царя к смерти, будто бы за измену русскому делу; в то же время они настаивали на том, что дети Государя живы.

В правительстве Колчака нашлись изменники, которые исподтишка поддерживали эти козни. Уверяли, что Великую Княжну Анастасию Николаевну видели в Перми[14]; распространяли другие двусмысленные рассказы и о других Царских дочерях.

Позднее большевицкое правительство подстроило ложный процесс против социал-революционеров, которые будто бы убили Царскую Семью с целью свалить вину на большевиков. Но, став полными владыками России, большевики цинично признались в избиении всей Императорской Фамилии.

Я долго изучал места, где произошло Екатеринбургское злодеяние, начав с Ипатьевского дома, имя которого зловеще совпадает с именем того Костромского монастыря, где первый Романов получил известие о своём избрании на престол. Меня свёл туда судебный следователь Соколов.

Он разъяснил мне ход драмы с точностью, не допускавшей сомнения. На стенах подвальной комнаты я видел кровавые пятна, о которых большевики, когда мыли комнату, позабыли; я видел непристойные надписи, рисунки, сделанные рукой русских тюремщиков; я прочёл другие надписи на немецком, на венгерском, на еврейском языках…

У колодца рудника, верстах в 15 от города, где были сожжены одиннадцать трупов, я нашёл, обшарив землю, драгоценные камни, принадлежавшие молодым Великим Княжнам.

В то время, как могильщики производили свою ужасную работу, окружающие леса были оцеплены отрядом красноармейцев. Крестьяне и дачники, оказавшиеся отрезанными в течение трёх дней, рассказывали потом, что видели. Мужики, которые пришли к шахте немедленно вслед за уходом красных вампиров, нашли в ней, в траве, среди пепла костров и в грязи великолепные драгоценные камни и другие предметы, избегнувшие огня; они были таковы, что эти простые люди, ничего не знавшие о смерти Романовых, сказали: «Это здесь убили и сожгли Царя». Давая свои показания, они честно сдали драгоценности. Намёткин ограничился тем, что признал точность этих первых показаний. Сергеев избегал этого места; он уверял, что боится лесных бродяг. Когда выяснилось неизбежное падение Омска, Соколов увёз дело. Вскоре после того генерал Дитерихс оставил должность главнокомандующего армией, ибо, несмотря на его представление, Колчак отложил эвакуацию столицы. Я выехал вместе с ним за несколько дней до вступления в город красных В Чите мы вновь встретились с Соколовым. Здесь находилась тогда главная квартира атамана Семёнова, который стремился возродить останки колчаковского правительства, объединив их под своей властью. Соколов вскоре вызвал у семёновцев подозрение. Они хотели опереться на престиж Романовых, у Соколова же находились доказательства, что вся Семья погибла. Это мешало их политике. Соколов уехал в Харбин, где мы с ним встретились через несколько недель. Большевицкое движение среди русских железнодорожных служащих вызвало общую забастовку. Необходимо было спасти дело. Его спрятали в моём вагоне. Соколов и сам приходил ко мне. После бегства из Омска я держал на своём вагоне английский флаг, но в Харбине не было английских солдат. Мы легко могли подвергнуться нападению; каждую ночь мы по очереди сторожили… Для безопасности дела и для личной безопасности Соколова ему необходимо было выехать в Европу. В начале марта у меня собрались генералы Дитерихс и Лохвицкий и Н.А. Соколов. На этом совещании я взял на себя помогать ему во время его поездки и охранять один экземпляр дела. Подлинник был поручен одному французскому генералу.