Последние четверть часа - [8]

С наказаниями Андре везет, просто конца им нет. Жюльетта даже не подозревает обо всех его страхах. Она вовсе и не собирается так уж сильно наказать Андре или Рене, когда отсылает их спать раньше времени в эту комнату, где даже днем царит тьма. Почему Андре ни разу не признался в своих страхах ни ей, ни отцу? И с какой стати он выложил все Шарлеманю после одной такой ночи, однажды в воскресное утро, когда они остались одни и следили за полетом голубей?..

Какая уйма мух, господи!.. Да еще кусаются вдобавок!

Откуда они берутся? Они явились с одним наказанием, а теперь, того и гляди, накличут на него другое. В школе Андре — ученик особенный. По успеваемости он неизменно на первом или втором месте, но поведение «безобразное», как отмечается в его табеле. Его оставляют в классе после занятий чаще, чем других учеников. Дважды в неделю, по вторникам и пятницам, мсье Ренар и мсье Монье занимаются по вечерам с рабочими-алжирцами. В такие дни наказанный Андре сидит в том же классе на одной из задних парт. И вот… мальчик видит, как шесть-семь взрослых мужчин с трудом втискиваются за парту, он слышит, как они хором повторяют гласные, как он сам когда-то в младшем классе у мадам Монсо. Взрослые мужчины с черной щетиной на щеках, пропахшие табаком, обращаются к мсье Ренару на ты…

И вот как-то раз, объяснив смысл слова, мсье Ренар сказал одному из них:

— Назови мне насекомое.

— Муха! — сказал алжирец. Он произнес «мюха».

Мсье Ренар слегка улыбнулся, взглянув в сторону Андре, и сказал:

— Назови еще одно насекомое.

— Еще одна мюха!

Тут мсье Ренар засмеялся открыто и прошел по проходу в глубь класса, прямо к Андре, как бы призывая его в свидетели. В свидетели чего? Мальчику казалось, что алжирец смеется над учителем. Добродушно, разумеется, он ведь понимает, что мсье Ренар оказывает им услугу, стараясь обучить их французскому языку, но, однако… как бы это выразить? Уж слишком у него был учительский снисходительный и уверенный тон, и вопросы он задавал слишком уж детские… должно быть потому, что он привык иметь дело с детьми. Так или иначе, мальчик тоже сидел за партой, как и те взрослые люди. Он опустил глаза и не ответил на подмигивание мсье Ренара.

Впрочем, подобное ощущение возникло у него не впервые.

А неделю назад, когда мальчик также в наказание был оставлен в классе, тот же алжирец Саади из Холостяцкого лагеря, всего несколько месяцев назад приехавший во Францию, и, по мнению мсье Ренара, один из самых сметливых, заговорил о «грохоте», раскатисто, не по-французски произнося «р». Андре сразу сообразил, о чем шла речь, мсье Ренар не понял или сделал вид, что не понял. Он спросил, подражая выговору Саади:

— А что это за «грохот»?

— «Грохот» — это когда дырки привязаны проволокой! — ответил Саади.

Андре чуть не прыснул, он готов был побиться об заклад, что алжирец насмехается… А мсье Ренар, как примерный учитель, отметил что-то в своей книжечке.

Но особенно мальчику понравились «мюхи». Он рассказал про них всем, в первую очередь ватаге своих дружков, которые вечно повсюду рыщут, пиратствуют, нападают, захватывают, баламутят, переворачивают все вверх дном и потешают Понпон-Финет. Мухам теперь конец. Остались одни «мюхи». Зато уж их-то хватает с избытком. И особенно у алжирцев. Саади недалеко было ходить за насекомым… Больше всего их было в Семейном поселке, вокруг ребятишек, сидевших на земле. Они так и кишели, рожки с молоком и соски чернели и казались живыми от мух, они облепляли края пиал, кастрюль и чашек, назойливые и неотвязные как нигде… Видно, в голове у этих мух не совсем пусто, раз они тянулись за Андре до самого дома.

Но зловреднее девчонок нет никого на свете. Они хуже мух. Можно подумать, будто Жильберта что-то пронюхала. Андре сказал: «Передай мне пиво!»

Она положила руку на бутылку, когда он потянулся за ней. Он любит пиво, но не меньше ему нравится откупоривать бутылку, оттягивать резинку прохладной фаянсовой пробки. Если всунуть в резиновое колечко палец, он становится белым, как сама пробка… Но Жильберта говорит:

— А ты передай мне сыр!..

Она берет себе вонючего сыру и оставляет его около себя. На другом конце стола.

После недолгого колебания верные мухи продолжают осаждать Андре.

— Ты не слышишь запаха, мам? — с невинным видом говорит Жильберта.

Гадюка. И неправда, ничем от него не пахнет, раз мать показала взглядом на сыр. Но Жильберта — интересно, что плохого он ей сделал, — добивает его одним махом:

— Мам, мухи! Не видишь разве?

И тогда Жюльетта поднимается, велит Андре встать и обыскивает его.

— Опять притащил какую-нибудь гадость!

Она залезает к нему в карман и обнаруживает что-то завернутое в кусок промокшей и подозрительно розовой бумаги. Андре чувствует, что и карман его тоже промок. В газете толстый мягкий шар — овечий глаз.

— Я хотел показать его учителю!

— Ну что за паршивый мальчишка! — кричит Жюльетта. — Черт бы тебя побрал! Он меня в могилу загонит!

— Еще слишком светло и спать совсем не хочется!

— Я думал о том, что ты мне сказал, — промолвил Шарлемань, как только Марселен ушел. — Что-то происходит или готовится, это факт. Ты не заметил вчера, что они соорудили два новых барака пониже, почти на том же месте, где стояли бараки до войны.