Последние бои Вооруженных Сил Юга России - [141]

В теплушках жило восемь человек на двойных койках, одна над другой, два стола и посредине печь чугунная. Комплект нашей еще «полтавской» теплушки был на восемь человек, все харьковские — технологи, но нас было всего семь: Е. Ведерников, Трапезников, Нашиванко — ученый лесовод, Петр Калмыков, механик, я, один поляк, фамилию которого не помню, так же как того седьмого, который «потерялся» у Харькова. Подо мной было место свободно и с другой стороны тоже, так что стол нашей стороны практически был общим и жизнь вагона в пути проходила тут. Двери вагона на обе стороны — узкие, и лестничка железная, полное удобство! Я дружил с Е. Ведерниковым, он был на верхней койке моей половины — мы оба над столом, и оба в карты не играли, у обоих было окошко рядом — рамы этого окошка были покрыты инеем по утрам, покуда печка не разгорится хорошенько. Было нас человек сорок, фельдфебелем был кубанский казак из инженерной роты.

Командир, Петр Иванченко, и его помощник поручик Кутепов (он пришел к нам значительно позже; будто бы племянник генерала) жили в теплушке, разделенной пополам; там же в половине вагона была канцелярия, штаб. После ухода роты мы еще простояли несколько дней в Полтаве, можно сказать, жили беззаботно.

Полтава. Пошел однажды в город — я же должен был видеть кадетский корпус. Ведь тут учились с малых лет и папа, и дядя Вася, здесь дедушка Саша Мудрый был инспектором классов; сюда меня трехмесячного привезла мама, чтобы внука–крестника показать… Здесь был экономом полковник Петров, которого я встретил уже в Буэнос–Айресе, который знал и Юру, и Васю, помнил прекрасно Александра Васильевича — деда… Все закрыто, все в снегу, громадный парк позади здания… Морозно, ни души на улицах.

Благоденствие наше было нарушено — приказ из роты: идти на Харьков — Южную. Есть! Уже был поздний вечер, поужинали и покатили. Привычно стучат колеса, хорошо спится под их музыку, только пустой «гроб» тарахтит, но и там наполовину спали… Вдруг — под колесами рвутся петарды, с одной стороны и с другой… Стоп! Подкатили к ближайшей будке сторожа. «Желбат-2 — приказ Нач–Во–Со [Начальник военных сообщений] — принять немедленно станцию Харьков–Мерефа», — по телефону нам лаконично передали. Есть Мерефа!

Наутро мы были в Мерефе — это товарная станция Харькова — громадная станция, все забито поездами, свободен только один путь, что у перрона! С трудом вкатили наш поезд в тупик, что у станции. Командир (Петя) пошел «принимать» станцию, но оказалось, что мы как распорядительная сила в помощь коменданту специально для отправки поездов на юг, и Петр получил полномочия — все рвутся на юг! Но: 1) санитарные летучки и беженцы, 2) поезда, груженные зерном, 3) поезда — базы воинских частей — эти рвутся вперед! 4) воинские части.

Контроль «излишних» вагонов, прицепленных к поездам: зерно и продукты отцепить и посылать с поездами — зерно. Беспощадно, под угрозой пулеметов! Тут мы узнали, что 27 ноября 1919 года генерал П. Н. Врангель принял главнокомандование армией — «на откате»! Нач–Во–Со в непосредственном распоряжении штаба, и первое распоряжение — порядок на железной дороге! Вот мы потому и прибыли в Мерефу. Приказ был принят с большим облегчением и надеждой на то, что в руках Врангеля и отступление пройдет благополучно. Команда наша в этом отношении очень благонадежна была и, имея приказ и полномочия широкие, подтянула всех торопящихся на юг, поотбирали вагоны зерна и всякого добра в вагонах, перебрасывали их к зерновым поездам. И только в одном случае был большой скандал — база бронепоезда «Волк» имела 11 вагонов, главным образом груженные зерном, — это же откровенный грабеж! Пришлось на выходных стрелках поставить пулемет для острастки — хотели сами уйти, вне очереди. Подошла боевая часть «Волка» — хотели идти вместе с базой! Нет, — но тут пришлось просто испросить приказ свыше — «Волк» уйдет последним! Но они нам впоследствии отплатили — не забыли! Страшные впечатления оставляли поезда с беженцами, перегруженные донельзя, женщины, дети — зачастую откровенное хамство со стороны солдат и торговцев продуктами питания, но все же эти эксцессы были как исключение. Все было тяжело в этих условиях. В течение двух дней мы разгрузили Мерефу, был слух, что нам грозит та же «работа» на станции Лебедин, но нас послали на Лозовую. Стучали привычно колеса, мы отсыпались…

Лозовая — громадная станция Южных Донецких дорог. «Людской материал» уже прошел, стояли бесконечные поезда — с чем? Приходилось открывать и разделять отправку на юг. В тупике перед станцией стоят четыре вагона — мы давно видели! Что там — открывать! Полно человеческих трупов! — хвост санитарной летучки — тифозные! Паровоз вытолкали на запасные пути и там сожгли…

Лозовая — для меня была трагическая страница жизни! Петя заболел тифом: большая температура, часто бредил. Пришлось устроить его в санитарную летучку — куда он попадет? Ушла летучка. Петя в последний момент мне успел передать конверт из полевой книжки. «Это передай Зое Романовне!» Я его передал маме в мае 1926 года в Варшаве. Вместо Пети к нам прислали поручика Окишева, мы его прежде не знали, но легко с ним сжились.