Последнее желание - [21]

— Но я же сегодня не ужинаю, — напомнила Лера.

— Я тебя прощаю, но чтоб больше подобной чепухи я от тебя не слышала, — сказала мать с претензией на примирение.

— Тогда мне прийдется отказаться от всех ужинов, обедов и даже завтраков, — вздохнула Лера.

— Это еще почему?

— Потому что я не смогу бросить моду. Я скорее умру, чем откажусь от нее…

— Ясно. — Мать сдержанно кивнула. — Это все влияние. Поживем — увидим. Пока окончишь школу, еще семь раз передумаешь…

«Хотелось бы мне, чтобы ты была права, мама, — подумала Валерия. — Но даже, если мода станет самым большим моим разочарованием в жизни, но ничего другого я просто не могу и не умею. Через десять лет ты еще порадуешься за меня, вот увидишь…»

- 6

Снова жесткий старый матрас, холод, проникающий под одеяло, и воробьиный галдеж за окном.

Мамино «Вставай… Опоздаешь — пеняй на себя…»

Ее четвертое утро в бреду!

Лера встала в неописуемо злобном настроении. Голова раскалывалась, словно она билась ею о стену весь вечер накануне. Что это — акклиматизация?!! Привыкание к новым обстоятельствам? Какого черта она засыпает и просыпается здесь уже которые сутки подряд?!! Это уже не смешно!

— Что такая надутая? — спросила мать, когда Лера вошла на кухню, но она скорее напоминала поломанную марионетку со спутанными волосами и трагичным взглядом. Ей было страшно, казалось, еще страшнее, чем тогда, в первое утро. Она посмотрела на мать.

«Пырни меня ножом… Ударь… Сделай что-то такое, чтобы я поняла, где я и что со мной происходит…» — не терпелось крикнуть в отчаянии. Но мать смотрела так опасливо и напряженно, что Лера не посмела.

— Все нормально, — сказала она усталым чужим голосом.

— Ты в школу идешь?

— Чаю только выпью…

— Ну смотри мне. — Еще один быстрый взгляд напоследок.

«Да пеняю я! Уж как пеняю! — закончила про себя Лера. — Вот встану сейчас и расшибусь о стену — и тогда уж буду пенять во всю силу…»

Она сидела на кухне очень долго, находясь в состоянии, приближенному к ступору. Сердцебиение замедлилось, глаза не двигались и дыхание стало совершенно неощутимым. Лишь немного сдавленные виски, отдаленный гул в голове и периодически прорывающееся чириканье напоминало что-то общее с реальностью.

Какие-то более менее четкие мыслеформы в ее сознании так же не наблюдались, скорее, проплывали небольшие тучки, размазанные и блеклые, как неровный туман. Она слишком отчаялась думать. Она устала каждую минуту тщиться понять причину происходящего. Устала удивляться и протестовать. Устала искать ответы, на которые никто не желал отвечать. Она в этом месте, но у нее уже нет сил сплетать это с логикой, объяснять это, как сон, в котором ты просто принимаешь некие решения, даже что-то творишь, только потому, что и во сне мы обязаны что-то делать, как-то реагировать, совершать процесс движения и развития.

Что толку ей силиться что-то понять? Она здесь… Случилась какая-то подмена… Специально или нечаянно — уже не имеет значения.

Да, она здесь… И, черт побери, как же хочется выпить чего-то покрепче!!! Затянуться поглубже…

В соседней комнате послышался кашель и Лера внезапно очнулась.

Она медленно поднялась и прошла в коридор. Остановилась у двери и прислушалась.

Он снова закашлял. Ее отец…

* * *

Отец не отличался многословностью, а в те минуты, когда его что-то волновало, становился еще молчаливее. Лицо оставалось сосредоточенным, даже отстраненным, а мысли погружались в такие материи, каких не мог вообразить ни один болтун.

Только будучи уверен в том, что мнение его принесет пользу, а решение принято незыблемо, он высказывался короткими, конструктивными фразами.

Лера имела довольно неполные и немного двойственные представления о собственном отце.

С одной стороны — военный. Несомненный ум, воля, вышколенность и сдержанность во всех проявлениях. Командирский дух. Но, что несвойственно командирам, — никакой требовательности к окружающим. Полное невмешательство в дела других без сопутствующей прямой просьбы.

Слова отца — залог трезвой оценки, если он считал уместным разбираться в ситуации. В иных случаях — это человек-невидимка, молча занимающий свое место за столом, в комнате, или в гараже, который никак себя не проявляет и ничем не интересуется.

Лера слишком мало с ним общалась. Даже боялась его.

Но тогда она была ребенком. Тогда ей казалось, что в свои пятьдесят с небольшим он почти уже древний старец, что их разделяет целая вечность. А теперь ей сорок!

Она не могла проигнорировать тот факт, что он там, за стенкой, сидит в абсолютном одиночестве, страшно мучимый своими переживаниями, — что слишком очевидно!

Очевидно для Валерии, а не для Вали.

Депрессия.

Депрессия того сорта, когда хороший служащий, отдавший себя без остатка, внезапно оказался за бортом. Как сброшенный балласт. Списанный со счетов. Вычеркнутый из всевозможных списков значимости. Холостой выстрел. Пустое место. Ноль.

Все усилия, на которые была растрачена жизнь, все надежды, стремления, самоотверженность — все теперь перечеркнуто самым жестоким образом. В том возрасте, когда можно надеяться только на повышение, настоящую служебную заслугу, возможность в полной мере осуществить на практике свой опыт и потенциал.