Последнее волшебство. Недобрый день. Принц и паломница - [378]

Вот теперь Александр воззрился на нее и впрямь встревоженно, но тут зазвонил колокол. Алиса подобрала вуаль, соскользнувшую на траву, и собралась было встать, но юноша удержал ее на месте:

– Нет, подождите, прошу вас. Объясните мне, как понимать ваши слова. И вы… не разумеете же вы жульничества!

«Да быть того не может, – подумал про себя Александр, – с вашим-то обличьем юного ангела!»

– Никакого жульничества. Это – честно, ведь речь идет о внутренней убежденности. Видите ли, Хлодовальд – так зовут принца – искренне верит; верит и старая королева; верит и здешняя братия. Эта вера и есть истинный Грааль, пусть даже настоящий разбился на тысячу мелких осколков сотни лет назад. Это – идея, это – символ; ровно так его и воспринимали в тот, первый вечер. Как бы то ни было, так и отец мой утверждает, и сам Иисус так говорил, если помните.

– Из ваших слов покажется, будто вы Его знали.

– Думается мне, так и есть; когда я была совсем маленькой.

И снова – пауза в разговоре. Церковный колокол отзвонил последние мелодичные, эхом затихающие ноты, и опять воцарилась тишина.

– Я приехал за чашей, – неожиданно признался юноша, с запозданием понижая голос: первые слова прозвучали чересчур громко. – Греховное дело я замыслил: отыскать легендарную чашу Максена и отобрать ее, обманом или силой, для того, кому потребна ее сила. Для того, кому я служил. С той же миссией в странствия отправлялись и другие рыцари. Никто из них не обрел чаши, и по меньшей мере двое погибли в пути.

– Значит, – просто сказала Алиса, – некую истину они обрели. А вы? Будете ли вы продолжать поиски? Этот человек, которому вы служите, потребует ли он от вас именно этого?

– Меня посылала дама. Для меня то был подвиг и приключение. А для нее… – Александр не договорил.

– Что же для нее? Вы, кажется, помянули про силу? Ну что ж, возможно, эта дама считает, что в ней нуждается. У каждого – свой собственный Грааль.

– Эта дама? – негодующе выпалил Александр, но тут же пристыженно умолк. – Простите меня, – проговорил он очень смиренно. – Я повел себя до крайности дурно. Я не имел права говорить с вами так, как говорил, либо поминать о… ней, как бы мне того хотелось. Кажется, мне лучше уйти.

Но теперь уже Алиса удержала юношу:

– Нет. Пожалуйста, останьтесь. Может, вы расскажете-таки мне об этом вашем приключении, что так вас удручает?

И Александр остался. Он снова уселся на согретую солнцем траву рядом с девушкой и поведал ей свою историю, от начала ее в Крайг-Ариане до сумрачного окончания в Темной башне. Тогда, по чести сказать, он не сумел-таки себя заставить рассказать девушке все как есть, но даже и так, дойдя до конца, Александр с несчастным видом умолк, не глядя на собеседницу и ожидая, что та либо сурово его осудит, либо молча, с отвращением удалится.

Алиса и впрямь помолчала недолго, однако когда она вновь нарушила тишину, то лишь для того, чтобы спросить:

– А что теперь?

– Не знаю. Продолжать поиски я не могу, равно как не могу и повернуть на юг, и бросить вызов королю Марку. Оба пути неверны, хотя, в известном смысле, я и там и тут связан обетом. Теперь-то я вижу, что один из них – грех, а второй – неразумие. Но что мне остается? Что мне делать?

Алиса снова нагнулась подобрать упавшую вуаль.

– Сдается мне, что самое важное – вот что: вы узнали от леди Лунед про тайные встречи тех, кто враг верховному королю и не приемлет его деяний. Хоть вам ничего не известно об их замыслах, зато известны некоторые имена, и одно из них непременно заинтересует моего отца. Так что… ах, слышите? Кажется, из церкви уже возвращаются. По-моему, первое, что нужно сделать, – и самое разумное! – это пойти переговорить с ним.

Глава 32

Однако прошло несколько дней, прежде чем Александру удалось-таки побеседовать с герцогом. Когда Алиса, расставшись с юношей у дверей мужской трапезной, отправилась присоединиться к аббату Теодору и отцу за завтраком, то положение дел, что она обнаружила, в ином месте, не столь тихом и заведомо мирном, назвали бы переполохом. Сам аббат поспешил ей навстречу с недобрыми вестями.

Отцу ее внезапно сделалось дурно – прямо в церкви, ближе к концу службы. Утром он вроде бы чувствовал усталость и легкое головокружение, однако от участливых расспросов он только отмахивался и пошел-таки на раннюю обедню. Обнаружив, что Алисы в церкви нет, герцог строго-настрого запретил передавать дочери новости, способные ее встревожить. И в самом деле, даже на бдительный взгляд слуг, все шло хорошо. Однако в конце службы, когда настало время вставать с колен, герцог приподнялся было и вдруг зашатался, словно у него вдруг отказала правая нога, и рухнул на сиденье. И словно обездвижел. Когда Алиса заслышала, как отворились церковные двери и народ хлынул наружу, оказалось, что это небольшая перепуганная процессия несет герцога – в сознании, но беспомощного – в его опочивальню.

Волшебные мгновения в саду, да и сам Александр, были тут же забыты. Алиса не стала дожидаться продолжения, но, подобрав юбки, опрометью бросилась наверх, к отцу.

Герцог лежал на кровати в гостевых покоях аббата – в великолепно обставленных и комфортных апартаментах, – а над ним хлопотали гостиник, его помощница из числа монахинь и Алисина горничная Мариам.