Последнее танго в Бруклине - [3]

– Ну ладно, только уж обратно я спущусь на лифте. – Милт скинул пиджак – тело у него оказалось приземистое, упитанное, не зря Бену всегда кажется, что есть тут какое-то сходство с корзиной фруктов: торс вроде груши, а лысая голова напоминает розовеющее яблоко. Никогда он не мог взять в толк, зачем Милт выбрасывает деньги на ветер, посещая тренажерный зал, ведь понятно, что ему уже ничто не поможет. А все равно хорошо, что он приходит, так приятно начинать рабочее утро с разговоров со своим лучшим другом. Физически Милт, конечно, плоховат, но это вполне искупается его обаянием: всегда-то он в превосходном настроении, шутит, какой-нибудь забавный случай непременно расскажет. Карие глаза за толстыми стеклами очков всегда полны иронии, точно у него неизменно в запасе смешная история.

– Милт, да ты только посмотри на себя, – Бен тряс его пухлые, безжизненные запястья. – На спущенной камере куда поедешь, разве что только речку переплыть.

– Пусти, больно, – на одутловатом лице Милта появилось выражение наигранной паники. – А к тебе я зачем хожу. Вот и давай, приводи меня в порядок.

– Много я смогу, когда ты пятнадцать минут в день разминаешься, а потом на блинчики накидываешься, которыми тебя кормит Сара.

– Блинчики? А сам ты, когда у нас обедаешь, что, без блинчиков обходишься?

– Ну, ты же понимаешь, Милт, – улыбнулся ему Бен, – просто не хочу, чтобы Сара обиделась.

Оба расхохотались. Сара готовила ужасно, и ее кулинарное искусство было вечной темой для шуток.

С одного такого обеда в общем-то и началось их новое общение после того как Милт, с которым Бен дружил в детстве, вернулся в Бруклин, проработав тридцать пять лет агентом в Голливуде и добившись всего, что душа пожелает. Сара все приставала к Милту, чтобы он разыскал старых приятелей, и однажды заставила его пригласить Бена с Бетти на ее чудо-жаркое (сокращение от «чудовищное», уточнял Милт), за которым должна была последовать партия-другая в бридж.

Выросла Сара в Бронксе, и когда Милт решил, покончив с делами, возвращаться в Нью-Йорк, заявила, что дом для нее – там, где она родилась. Но даже ее несокрушимое, как у пророков, упорство не смогло заставить его обосноваться в Бронксе, и пришлось ей смириться с Бруклином, если, конечно, особняк с садом на одной из самых роскошных улиц Бруклин-хайтс, откуда открывался прелестный вид на Манхэттен, требует, чтобы с ним смирились. А отойти от дел Милту так и не пришлось, потому что его агентство, называвшееся «Знаменитые артисты», предложило ему должность в своем нью-йоркском отделении, где требовался «специалист по конфликтным ситуациям».

Чудо-жаркое с бриджем сделались еженедельной повинностью, не такой уж и тяжкой, потому что им, всем четверым, было хорошо друг с другом. Так было приятно вспомнить давние золотые деньки, когда Милт и Бен мальчишками таскались на Кони-Айленд, чтобы прокатиться на аттракционах, или проникали без билета на стадион Эббетс-филд, где играли «Ловкачи». Случалось, Бен с грустью думал, до чего легко в детстве сходятся и расходятся, до чего просто… Вот есть у тебя друг, лучший друг, и ему ты выкладываешь все свои секреты, даже постыдные. А с возрастом становится все труднее кому-то доверять, оставаться открытым. Они встречались еженедельно целый год, прежде чем наступил тот миг полной мужской откровенности, который вновь сделал их самыми близкими друзьями.

Дело было вечером, после обеда, когда жены убирали со стола, чтобы усесться за карты, а Милт и Бен вышли подышать на балкон.

И тут Милт с выражением беспокойства в своих карих глазах повернулся к нему и шепнул: «Слушай, меня сейчас вывернет», – а руками обхватил свой выпирающий животик.

– Что такое? – забеспокоился Бен, опасаясь, как бы съеденный Милтом обед не полетел прямо на тротуар.

Милт вдохнул полную грудь воздуха, приходя в себя. Затем покосился на комнату, где их жены о чем-то оживленно болтали.

– Сейчас скажу тебе такое, чего за всю жизнь никому не говорил, – зловеще прошептал он.

– Ну, говори. – Похоже, опять это его шуточки, никогда не разберешь, серьезно он или нарочно.

– Ненавижу это ее жаркое.

– Ненавидишь? – Бен смотрел на приятеля во все глаза. Ведь только что Милт просил добавки и набросился на мясо, словно его сто лет не кормили.

– Вот увидишь, оно меня на тот свет отправит. – И Милт плюхнулся в шезлонг. – Только уж, пожалуйста, ей про это ни слова, она ведь готовит жаркое раз в неделю, не чаще. Узнает, до чего оно мне противно, очень расстроится.

Бен, усмехаясь, присел с ним рядом на корточки и с видом заговорщика прошептал:

– Я тоже хотел тебе кое в чем признаться, Милт.

– Тоже терпеть не можешь это жаркое?

– Еще хуже.

– Хуже? Как это – хуже?

– Я ненавижу играть в карты.

– Но вы же с Бетти два раза в неделю играете.

– Вот я и говорю – мука самая настоящая.

Они обменялись долгим взглядом, и тут на них напал хохот. Смеялись без устали, навзрыд и только все истеричнее да истеричнее, а по щекам у обоих лились слезы.

Выглянула Сара.

– Так, понятно, Милт опять шуточки свои грязные рассказывает, – сообщила она Бетти, вызвав у мужчин новый приступ веселья.