Последнее приключение - [15]

— Ну да, так оно и было.

— А ведь она-то об этом уже знала! То есть ей давно было известно, что такой рог валялся в лесу у дороги и мог быть добыт без всякой борьбы.

— Как так? — еще больше изумился Фронауэр.

— Она это знала от меня, — ответил сеньор Руй. — Это я отсек у дракона рог, привезенный вами. Но я тогда оставил его в кустах, он отлетел туда после удара. В изнеможении, еще не опомнившись от смертельного страха, я совершенно забыл об этом трофее. «А где тот обломок фиолетового рога?» спросила она меня тогда. «Верно, так и валяется в кустах, справа от дороги», — ответил я ей. А теперь припомните, сеньор Гамурет: вас ведь особо спросили о том, где вы этот рог обнаружили.

— Да, и я рассказал, как его разнюхали собаки.

— Тем самым было доказано, что я не лгал. До этого, однако, она хотела принудить вас солгать, оттого и подбросила вам, как приманку, лестное предположение, будто это вы похитили украшение у дракона. Поймите меня правильно: кто решится осудить человека, который, добиваясь благосклонности женщины, уступил бы этой маленькой слабости? Ведь тут даже не требовалось громогласного хвастовства. Достаточно было лишь не возразить, промолчать, а это как раз, если вспомнить мудрость наших предков, и есть знак согласия. Не поймите меня превратно, сеньор Гамурет, и не подумайте, что я оправдываю тщеславие, но, право, поймать человека после таких тяжелых испытаний на столь ничтожной, пустячной слабости невелика хитрость, и она могла бы удаться даже с наидостойнейшим человеком. С вами она не удалась. Но поверьте мне, стоило герцогине вас на этом подловить — о, тогда бы уж она вас не пощадила!

— Да, да, — медленно и раздумчиво проговорил Фронауэр, — эту странность в повадках нашей милостивой госпожи я тоже сразу учуял, хоть и не так ясно. Нет, под такой сенью я не хотел бы приклонять главу. Надо быть совсем зеленым юнцом, чтобы молча, да еще и с восторженным благоговением сносить все это.

— Верно сказано! — заметил сеньор Руй.

— Теперь я и другое понял, — продолжал Фронауэр, вдруг заливаясь хохотом, — то, что я заметил на стихотворном турнире. Помните, в первые дни после моего приезда нам их чуть ли не ежедневно устраивали. То было вовсе не настоящее стихотворство, каким, по рыцарскому обычаю, увлекаются на моей родине и в коем вы, сеньор Руй, как я вижу, знаете толк. Куда там! Все эти стишки и куплетики, за немногими исключениями, были пустым умничаньем, все с подковыркой. А мне это не по нутру! И вот я припоминаю теперь одну строчку герцогини, из ее блазона — так ведь, кажется, называются эти песни у французов. Она пела ее под лютню, играть на которой ее научил сеньор Говен. А строчка была примерно такая: «Умнее, чем на вид, а оттого и скромен» или что-то в этом роде. Она мне еще тогда улыбнулась и слегка надула губки. Теперь-то я понимаю, что это была стрела в мою кольчугу. Она решила, что я раскусил ее хитрость и держусь начеку, «а оттого и скромен». Но мне-то думается, что я тогда был много глупее, чем на вид.

— А может быть, она решила, что вы уже успели обо всем поговорить со мной, — вставил сеньор Руй.

— Ну, пускай что хочет, то и решает, — сказал Фронауэр, — я собираю котомку, как говорят на моей родине.

— А теперь, сеньор Гамурет, — сказал испанец, после того как пажи снова наполнили кубки, — я хотел бы еще кое о чем доверительно с вами побеседовать.

— Говорите как на духу, за мной дело не станет! — воскликнул Фронауэр и поставил кубок на стол.

— Есть тут одно бедное сердце, которое совсем исстрадалось по нашей милостивой госпоже. Нам-то, похоже, этого не понять, но это так. Если вы выходите из игры, бедняге можно было бы помочь.

— А Лидуана?

— Последуй предложение с вашей стороны, она, возможно, разумно и даже слишком разумно рассудила бы в пользу более мужественного вида, более высокого звания, более зрелого возраста. Но тоже вполсердца — вот как и вы, — хотя означенной половиной сердца наша милостивая госпожа, как мне кажется, умеет управлять уверенно и ловко. Мне такого даром не нужно. Но если кто-то другой убежден, что от этого зависит его жизнь или смерть, я охотно готов прийти на помощь, если это в моих силах.

— В старые времена, — медленно и раздумчиво проговорил Фронауэр, кое-где люди верили, что в новом доме счастливо живется тогда, когда в основании его замурован живой человек, и по большей части для этой цели приносились в жертву бедные пленники. Но что до меня, я не хотел бы жить над заживо погребенным сердцем. Однако скажите: кто он?

— Сеньор Говен.

— Сеньор Говен! — воскликнул Фронауэр, и какое-то растроганное выражение появилось на его лице. — Вот уж чего не заметил так не заметил. Видно, крепко пришлось юному рыцарю стискивать зубы; а может, Гамурет и в самом деле много глупее, чем на вид.

— Он держал себя в руках, это было похвально и нелегко.

— Еще бы! Но скажите, сеньор Руй, может ли он надеяться?

— Мне кажется, сейчас для него настал самый подходящий момент просить ее руки. Поскольку мы оба все еще медлим, она решится.

— И тот, кто любит всем сердцем, получит полсердца взамен.

Они помолчали некоторое время. Фронауэр поднялся, прошел снова под аркой из листвы и цветов и встал на фоне голубого неба, там, где незадолго до того стояли они оба.