Последнее лето в Аркадии - [2]

В тот момент я взглянула на Мэдди, еще молодую и здоровую, и заметила выражение ее лица: радость смешалась с изумлением, в глазах плясали веселые искорки. Она тоже принялась орать вместе со всеми, смешно разевая рот и напрягая горло. Это было так необычно — ведь Мэдди всегда была сдержанна на людях. Я еще подумала, что нам с Ритой следует почаще таскать подругу на шумные сборища — пусть открывается, будет самой собой. И к черту Фергуса и его непомерные запросы!

Даже не знаю, почему вдруг в памяти всплыл этот крохотный эпизод, случившийся с нами на стадионе Лансдаун-Роуд… Как давно? Четыре, пять лет назад? И именно теперь, в момент кризиса, когда настоящее рассыпается на осколки и ускользает между жадно растопыренными пальцами! И зачем я так подробно описываю вам каждую деталь?

Возможно, мне просто не хочется переходить к самому главному, К тому, что случилось этим летом. Возможно, мне не терпится доказать вам, что я умею наслаждаться жизнью и не склонна погружаться в депрессию из-за пустяков…

Наверное, мои слова звучат как попытка самозащиты.

И все-таки, с вашего позволения, я закончу с тем воспоминанием о концерте. Помнится, мне было трудно преодолеть смущение и поднять руки вверх вместе с остальными. Но когда это произошло, смущение исчезло, растворилось в чувстве единения, восторге… да бог знает в чем еще! Удивительное ощущение! Как только исполнитель, крохотная фигурка которого терялась на огромной сцене, встал из-за пианино, чтобы поклониться публике, я повернулась к Рите, адресуя свои овации ей. Удивительно, но люди, окружавшие нас, тоже смотрели на нее и хлопали в ладоши. Знаете, как отреагировала моя подруга? Она сдержанно кивнула и кротко улыбнулась всем сразу, словно королева-мать своим подданным. Наша Рита — клубок противоречий, в этом она вся.

Признаться, я ей немного завидовала. Как, наверное, здорово быть экстравертом, жить эмоциями, наружу, в мир, не иметь комплексов, легко вписываться в любое общество. Но никакой психолог, сколь бы талантливым он ни был, не сумел бы переделать мою сущность. Подруги считают меня самой стеснительной из нашей троицы. У себя дома я могу вести себя как мне заблагорассудится, но стоит пересечь порог «Аркадии», и все меняется. Я начинаю следить за каждым своим шагом, стараюсь произвести хорошее впечатление и ужасно боюсь осуждения посторонних.

Я где-то читала, что застенчивость — высшая форма эгоизма. Возможно, в этом высказывании есть своя правда: мысли сдержанных людей, таких как я, вращаются в одной плоскости — вроде «надеюсь, меня одобряют?» или «хоть бы никто меня не осудил». Я всегда умела определять по оттенкам речи и мимике посторонних людей, что они обо мне думают. Стоит мне оказаться в незнакомой компании (пусть даже это билетный кассир или местный дворник), как я начинаю тщательно отслеживать все, что говорю или делаю. «Вот идиотка, почему я так глупо уперла руки в бока!» — думаю я. Или: «И зачем я так сморщила нос? Еще подумают, что я пыталась выразить презрение». Получается, что я сильно завишу от чужого мнения и желаю быть самой лучшей для всех и каждого. Это ли не эгоцентризм? Порой такой самоконтроль здорово меня раздражает. Какого черта мне нужно одобрение посторонних? Что за прок от того, когда меня принимают, мной довольны совершенные незнакомцы? Однако хоть умри, но себя не перекроишь.

Ладно, хватит оправдываться. Вы и сами разберетесь, что к чему в моей истории.

Кстати, Мэдди, спасибо ей огромное, всегда принимала меня такой, какая я есть. А вот Рита все еще не отказалась от попыток сломать барьеры, которые я ставлю между собой и внешним миром. При любой возможности она дает мне советы. Мою страсть к «похоронной» музыке, как она ее называет, Рита считает забавной, но говорит, что подобное увлечение характеризует меня довольно мрачно. Пытаясь заинтересовать меня хоть чем-то другим, подруга таскала меня не только на концерты звезд, но и в цирк, церковь и даже в Диснейленд. Мне остается поблагодарить веселушку Риту за ее настойчивость. Да и Мэдди я тоже обожаю. Мне повезло с подругами, как бы не похожи на меня они ни были. Если бы не их поддержка, с годами я точно превратилась бы в скучную серую мышку, если не в затворницу, похоронившую себя в четырех стенах. Джерри всегда слишком занят, чтобы выводить меня в свет, если только речь не идет о корпоративных вечеринках.

В ту ночь я так и не спустилась к нему, чтобы поддержать и утешить. Мой запас ободряющих слов успел иссякнуть, к тому же меня самое разрывают на части противоречия. Ощущение такое, словно сердце превратилось в пепел, погибнув в адском огне, как бы мелодраматично это ни звучало. В груди уже давно поселился ледяной комок, пропитанный горечью.

Сейчас, спустя пять часов после ночного кошмара, мы с мужем сидим в гостиной, хмуро вглядываясь в сумрачное утро сквозь окна «Аркадии». Туман стелется понизу, клубками накатывается на серую прибрежную воду, и я совершенно ничего не чувствую: ни боли, ни тоски — ничего.

Мысли ворочаются в голове с невероятной медлительностью и, как ни странно, не имеют ничего общего с той драмой, что вломилась в мою жизнь два месяца назад. Почему-то я вспоминаю лишь отдаленное прошлое, словно нахожу в нем укрытие от нынешних невзгод. Еще лениво думается о настоящем, но тоже как-то отвлеченно.