Последнее искушение Дьявола, или Маргарита и Мастер - [10]

— Ни на чье. Просто справка и все. Говорят, будут докладывать в самые верхи. Якобы, даже, Самому.

— В какой срок?

— Максимум — завтра к вечеру. Чуть не забыл, приложишь к справке копию своего постановления.

— Понял, Константин Агеевич.

— Ну, давай — действуй. Да, объем справки — не более двух печатных листов.

— Есть!

Капитан положил на аппарат трубку и озабоченно почесал в затылке.

— На двух листах изложить все эти события? Да, еще попытаться дать им юридическую оценку? Придется заночевать сегодня в управлении….

Факты, изложенные потерпевшими и свидетелями по этому делу, выглядели бессистемным нагромождением бессмысленных действий членов удалой шайки и их главаря, не поддавались никакому объяснению и не подчинялись человеческой логике.

— Будто сам Сатана здесь накуролесил, — следователь произнес это вслух досадливо и с озлоблением.

И, тотчас, виски его сдавило будто стальными пальцами, в затылок уперлось нечто вроде зазубренной вилки, а в лицо дохнуло ледяным холодом.

— Не упоминай, без надобности, имени этого, — членораздельно и страшно произнес чей-то бестелесный голос.

Капитан очумело повел по сторонам глазами. В кабинете ничего не изменилось, и все же появилось неощутимое впечатление, что кто-то незримый здесь только что побывал.

— Задремал, что ли? — его взгляд метнулся к циферблату наручных часов — время почти не сдвинулось.

Он тоскливо оглядел, заваленный бумагами и делами, видавший виды, стол светлого орехового дерева. Перевел взгляд на окно, исхлестанное ранним, мокрым и прилипчивым снегом, не добавившее ему бодрости своим видом. Затем снова уткнулся в стол и обреченно придвинул к себе обшарпанную, но надежную, пишущую машинку. Если и удастся соснуть, то не более двух-трех часов.

Впрочем, бессонных ночей в те напряженные годы у капитана хватало. Начиналась масштабная чистка партийного, государственного и хозяйственного аппарата громадного, первого в мире, социалистического государства….

Глава четвертая

1.1. Слова влекут за собой дела.

К ночи город очутился во власти игроков, пьяниц и обжор. Иерусалим внешне затихал, но зато начинал жить иной, вечерней, а, затем и ночной жизнью. Полки сотен небольших лавчонок ломились от груд лакомств — хрустящих, пахучих, начиненных фруктами, пряностями и медом. Харчевни, таверны, трактиры, постоялые дворы исторгали чад пальмового масла и жареного мяса. Они заполнялись самым различным по обличью, занятиям и наречиям людом.

— Похоже, и нашим желудкам уже недостает смирения, — Фагот вопросительно глянул на своих сообщников.

Никогда не отличавшийся худобой кот, хотел есть и пить, казалось, всегда. Азазелло неопределенно дернул плечами.

— Тогда поищем подходящее место, чтобы сразу начать и задуманное, — решил Фагот. — Нужно только выяснить, как выглядят местные деньги.

— Но ведь Азазелло…, - начал всполошившийся кот.

— Я всучил им советские серебряные полтинники, чеканки 1924 года, взятые мной из коллекции покойного Берлиоза, — спокойно пояснил Азазелло, почесывая ожесточенно спину под плащом.

— Но…, - еще громче заорал кот.

— Тише. Ты всполошишь всю улицу, — шикнул на него Фагот.

— Их уже нет. Ни у водоноса, ни у зеленщика, — безмятежно констатировал Азазелло, — э-э-э, что-то ползет у меня между лопаток. Ну-ка, — повернулся он спиной к Фаготу.

Мощный удар худосочного обладателя клетчатого халата едва не поверг рыжего здоровяка носом в уличную пыль. Он встряхнулся и с уважением глянул на узкую, непримечательную силой, ладонь, потрясшую его могучий организм. Кот, на всякий случай, отступил подальше.

В городе замерцали первые светильники. Судя по вывеске, запахам и пьяному гомону, впереди обнаружилась искомая харчевня, и друзья ускорили шаг. Кот, держа цепочку в лапах, плелся за ними пастушьим псом.

Харчевня была почти полна. Судя по говору, здесь были представители самых разных рас и народностей. За изрезанными массивными столами сидели люди в различных одеяниях. Среди них выделялись чернокожие нубийцы и мавры, смуглые, почти до черноты, кочевники ливийских и аравийских пустынь, смугловатые греки и фракийцы, белокожие британцы и галлы и даже двое с желтой кожей и раскосыми глазами.

— Серы, — шелковые люди из далекого Китая, — прошептал про них, знающий, казалось, все на свете, кот.

Воздух заведения был пропитан невыразимым ароматом, который вряд ли отразил бы даже самый хмельной греческий поэт. Столы, скамьи, табуреты были почерневшими от времени и грязи и явно носили следы насилия над собой. Единственными украшениями были, висящие на потерявших всякий цвет стенах, чадящие смрадом и сажей, плошки с горящим бараньим жиром.

Хозяин харчевни, шарообразный толстяк с черными, веселыми и плутоватыми глазами, подбросил в очаг небольшую охапку сухих виноградных лоз, и пламя с шипением опалило жарившиеся на вертелах бараньи головы.

Свободный стол на четверых, был как раз возле очага, и троица расселась на аляповатых, видавших виды, дубовых табуретах, причем сел и кот спустив хвост набок и поджав задние лапы. Он втянул голову в загривок и уставился круглыми немигающими глазами на огонь очага, напоминая грустную ночную птицу. Множество грубых, хищных и лукавых лиц немедленно обратились к вновь вошедшим, дивясь на крупное хвостатое животное. Азазелло тотчас отбросил четвертый табурет в сторону очага, чтобы к ним больше никто не подсел.