Последнее дело Трента - [6]

Мистер Копплс отпил чая. Трент курил.

— Я думаю, вы знаете мои взгляды на экономическое и социальное положение общества, — продолжал мистер Копплс. — И, безусловно, представляете, как этот человек мог пользоваться своей финансовой силой. Стоит только вспомнить смуту на угольных копях в Пенсильвании три года назад. Это был образец бесчестия общества… В ту пору я приехал сюда и встретился с Мабель. Тогда она впервые рассказала мне о своих мучениях, об унизительных усилиях играть на людях в благополучие. Она просила у меня совета.

— Она любила его? — спросил Трент. Копплс ответил не сразу.

— Могла она еще любить его? — уточнил Трент.

— Вынужден сказать, что нет, — ответил Копплс, поигрывая чайной ложкой. Я думаю, что нет. Но не поймите эту женщину превратно, Трент. Никакая сила не заставит ее признаться в этом кому бы то ни было — даже себе самой, до тех пор, может, пока она считает себя связанной с ним. Все-таки до этой таинственной размолвки он был рассудителен и великодушен.

— Вы сказали, что она отказалась выяснять с ним отношения.

— Отказалась, — ответил Копплс. — И я знал, что совершенно бесполезно убеждать ее в чем бы то ни было, когда задето ее достоинство. Я все обдумал, взвесил и на следующий день подстерег Мандерсона, когда он проходил мимо этого отеля. Входить в его дом я не хотел. Я попросил его уделить мне несколько минут, и он вошел в калитку. Мы не общались с ним со времени их свадьбы, но он, безусловно, помнил меня. Я без всяких обиняков выложил все, во что посвятила меня Мабель. Я сказал, что не могу ни защищать, ни порицать ее: откровенность — дело родственное; она страдает, и я считаю себе вправе спросить, чем он может мотивировать свое отношение к ней.

— И как он это воспринял? — спросил Трент. Вызов, брошенный этим добрым человеком великану Мандерсону, взволновал его.

— Не очень хорошо, — грустно ответил Копплс. — Фактически — плохо. Я могу почти дословно передать вам, что он сказал, а сказал он немного: «Не встревайте, Копплс, моя жена сама о себе позаботится. Я понял это по ряду причин». Он был совершенно спокоен. Знаете, говорят, что он никогда не выходил из себя. Но в глазах его был такой, я бы сказал, огонь, который наверняка привел бы в трепет любого, способного на ложь и несправедливость. Последнее его замечание, этот тон — я не в состоянии воспроизвести его — вывели меня из себя. Понимаете, Мабель дорога мне. Она была единственным ребенком, который жил в нашем… в моем доме. Более того, девочку воспитала моя жена, и любое осуждение Мабель я воспринимал как осуждение той, которой уже нет.

— Вы обрушились на него, — тихо предположил Трент. — Вы потребовали объяснений.

— Это именно то, что я сделал, — сказал мистер Копплс. — Какую-то минуту он стоял, уставившись на меня, и я видел, как надувалась вена на его лбу, — неприятное зрелище! Потом он совершенно спокойно сказал: «Думаю, что это зашло слишком далеко», повернулся и направился к выходу.

— Он имел в виду вашу беседу? — задумчиво спросил Трент.

— Судя по словам, это так, — ответил Копплс. — Но по тому, как он их произнес, я понял, что он имеет в виду нечто иное. К сожалению, должен признаться, в тот миг я потерял способность мыслить. Меня охватила ярость. — У мистера Копплса был извиняющий тон. — И наговорил массу глупостей. Я напомнил ему, что по закону жена, с которой обращаются подобным образом, может покинуть мужа. Я сделал несколько крайне неуместных ссылок на его общественную деятельность и высказал мнение, что такие, как он, не имеют права на существование. Несмотря на возбуждение, я обратил внимание, что к моим выкрикам прислушиваются люди, сидящие на веранде. — Копплс вздохнул и откинулся на спинку стула.

— А Мандерсон? Он как-то реагировал, сказал еще что-нибудь?

— Ни слова. Он слушал, глядя на меня с каменным спокойствием. Когда я замолчал, он усмехнулся, резко повернулся и ушел.

— И это было?..

— В воскресенье утром.

— Больше вы его живым не видели?

— Нет, — сказал мистер Копплс. — Впрочем, как же… однажды видел. Это было под вечер, на гольфовом поле. Но я не разговаривал с ним… А на следующее утро его нашли мертвым.

У обоих были основания помолчать. По лестнице поднялась группа купальщиков, устроилась за соседним столиком. Подошел официант. Мистер Копплс поднялся, взял Трента под руку и повел его на теннисную площадку.

— Я испытываю необходимость объяснить, почему я вам все это рассказываю, неторопливо вышагивая, начал мистер Копплс.

— Лишнее. Я верю вам, — ответил Трент, тщательно набивая трубку. Сделав несколько затяжек, добавил:

— Я попробую догадаться сам, если хотите. Вы хотите, не правда ли?

Копплс слегка улыбнулся, но ничего не сказал.

— Вы подумали, что мое изощренное воображение сразу же начнет вынашивать идею о том, не имеет ли миссис Мандерсон отношения к преступлению. И чтобы избавить меня от лишних догадок, вы решили рассказать мне, как обстояли дела, и между делом, как бы случайно, внушить мне, знающему точность ваших суждений, определенное мнение о вашей племяннице. Верно?

— Абсолютно. Послушайте меня, дорогой, — серьезно сказал Копплс, положив руку на плечо Трента. — Я буду откровенен.