После всех этих лет - [115]

— Отлично, — проговорил Гевински, не желая привлекать наше внимание к тому, что там происходило. — Итак, о чем же мы говорили?

— О Стефани, — отозвалась с кушетки Касс.

На секунду Гевински смутился, услышав голос, который он не ожидал услышать.

— Почему бы не рассказать правду? — обратилась Касс к Стефани. — Если у тебя действительно был роман с Ричи, это вовсе не означает, что ты убила его. Не каждый адюльтер оканчивается ножом в груди.

— У меня не было романа, — рявкнула ей в ответ Стефани. — И тебя это не касается.

— И ты никогда не была с ним в мотеле? — настаивала Касс.

«Забудь об этом», — хотела сказать ей я, но вся моя энергия уходила на то, чтобы понять, что происходит за окнами.

— Нет.

— И ты никогда не ужинала с ним?

— Хватит. Остановись, Касс!

— Не ужинала, — громко сказала Стефани.

Но я знала Касс — она была не из тех женщин, которых можно было остановить громким голосом. Ужин! О, да!

— А как насчет того ужина, на котором ты была вместе с Ричи и Дрисколлами? — вмешалась я.

Я думала, Стефани слишком умна, чтобы изображать дурочку, но она спросила:

— О чем ты?

В тот момент я подумала: «А если это был кто-то другой? Единственное, что вспомнил Том — «Хорошенькая». А Ходжо сказала «протестантка» и «хорошо воспитанная». — Это сужало круг женщин примерно до полумиллиона в Нью-Йорке и его окрестностях.

— О чем вы? — проговорил Гевински.

— Это еще одна ее ложь, — ответила Стефани.

Именно в этот момент, когда я размышляла была ли та «Хорошенькая» и «Протестантка» наездницей из Ллойд Нек, или проповедником с Парк-авеню, — или Стефани Тиллотсон, — полицейские, должно быть, уже гасят свои фонарики и поднимают ружья. Мне надо, или продолжать, или заткнуться.

— В феврале, — начала я, — Стефани ужинала с Ричи и одним из его наиболее крупных клиентов, Томом Дрисколлом. Жена Тома — большой друг Ричи. Я повернулась к Картеру.

— Джоан Дрисколл. Она ведь одна из твоих пациенток, верно?

Картер кивнул, хотя стоило это ему больших усилий. Теперь я обращалась прямо к Стефании.

— Возможно, что Джоан видела тебя раньше, на каком-нибудь коктейле. Но Ричи доверял Джоан, и даже в том, что касалось его любовных интрижек. Поэтому, видела или нет она тебя раньше, еще до этого ужина она знала о тебе, Стефани, все. И когда она увидела тебя, не было никаких сомнений — она тебя узнала. Жену Картера. Любовницу Ричи.

— Ложь, — мягко сказала она.

— Может, у тебя были с ней какие-то отношения?

Когда я просматривала записи Джоан, я нашла там телефон Тиллотсонов, — и не раз. Ее отношения с Картером были чисто деловыми. И, если он был ей нужен, она могла позвонить ему в офис. Но у нее был записан номер Лонг-Айленда, так что она могла общаться и с «дорогой подружкой» ее «дорогого друга» — Стефани.

— Ты подарила Джоан несколько тех красивых горшков для цветов, которые ты сама оформила. С трубочкой, чтобы вставлять туда цветок. Разве Джоан не говорила, тебе, что она ставит туда орхидеи?

Глаза Гевински были полузакрыты, рот расслаблен, на лице застыло выражение скуки — то выражение, которое обычно принимают люди, не умеющие притворяться, когда хотят показать свое полное безразличие к тому, что действительно их интересует.

— У вас есть что сказать по этому вопросу, миссис Тиллотсон? — спросил он.

— Ничего, кроме того, что я все отрицаю.

— Что вы отрицаете? Ужин? Или цветочные горшки?

— Все. Рози Мейерс убила своего мужа. Это единственное, что я могу сказать вам.

Гевински немного оживился. Он откинулся на стуле и скрестил ноги. Если бы в руке у него было пиво, он был бы похож на тех добродушных весельчаков, отдыхающих где-нибудь в глубине перевозящего товары грузовика.

— Я знаю, вы — адвокат, миссис Тиллотсон. И мне бы не хотелось быть с вами неискренним. Но вы должны прояснить все здесь и сейчас, чтобы эти подробности не всплывали вновь во время суда над ней. Если вы будете сотрудничать, со мной, то мы не будем ворошить грязное белье.

Я бросила взгляд на Касс. Почувствовала ли она то, что почувствовала я — Гевински был уже на нашей стороне.

— Стеф! — Картер внезапно запнулся, так как Стефани опрокинула карточный столик на меня и подбежала к окну.

Пистолет Гевински упал на пол. Пока я пыталась достать его и вылезти из-под стола, Гевински обрушил один из ударов карате прямо мне по шее.

— Что вы делаете? — закричала я. — Хватайте ее!

Он ответил сильным ударом прямо в солнечное сплетение. Я упала на пол, дыхание мое перехватило. Я согнулась пополам, пытаясь успокоить боль.

— Стеф!:— запричитал опять Картер. — Стеф, не надо!

Я не помню отчетливо, что случилось в следующий момент. Стефани была у окна, пытаясь разбить оконное стекло. Но деревянные перекрытия даже не треснули.

Мое дыхание не восстанавливалось. Меня прошиб, холодный пот, и в панике я даже не могла открыть рот, чтобы позвать на помощь; Касс склонилась надо мной.

Когда я пришла в себя, четверо полицейских в форме держали Стефани. В следующее мгновение я уже ничего не видела, так как меня окружало двенадцать, облаченных в синие брюки, ног и было наставлено шесть ружей. Один из полицейских помог мне подняться и сесть на стул. Гевински поставил на место стол и сел напротив. Поскольку он отдал свой носовой платок Стефани, то должен был взять другой у Тернера, чтобы завернуть мой пистолет, дабы не стерлись отпечатки пальцев. Он открыл его и со словами: «Дерьмо! Он даже не был заряжен!»— передал его Тернеру.