— Посмотрите на Оби, — сказал Арчи.
Оби чуть не уронил ключ. Сверхъестественно. Арчи мог узнать, что у Оби на уме.
— У Оби появилась надежда на черный шар. У него никогда раньше не было такой надежды, — Арчи говорил, запуская руку в отверстие в крышке ящика и показывая это всем. Он делал это быстро и без остановки. Почти одним движением он вытащил руку и извлек наружу белый шар. Тусклый свет лампочки, падающий сверху, поймал все это в полном объеме. За все время, пока Арчи был управляющим, он ни разу не вытащил черного шара.
— Извини, Оби, — сказал он смеясь.
Оби понял, что на какой-то момент он и Арчи стали врагами, и не знал, когда это могло случиться и почему. Он знал только, что между ними что-то присутствовало — то, чего раньше не было. Картер ударил молотком, обозначив конец собрания. Оби вздрогнул от жара замкнутого помещения и понял, что всего лишь пять минут он не думал о Лауре Гандерсон.
---
Все пошло гладко, жизнь вернулась на свою колею, ужас и предательство смазались и растворились… — и вдруг зазвонил телефон.
Он снова начал бегать, взлетая по улице: вверх и вниз, легко и грациозно. Холодный утренний воздух предавал ему бодрости, а яркое солнце, отражаясь от магазинных окон, слепило глаза. И колли, прогуливающаяся с кем-то по Спрусс-Срит, начала бегать рядом с ним, и он почувствовал собственное сходство с этим животными. Иногда он и эта колли были единственными живыми существами на всей этой улице на протяжении часа.
Его отец был счастлив увидеть, что он снова бегает. «Хорошо, Роланд, хорошо…» — сказал он ему, встретив после пробежки по дороге на работу.
Он шел вместе с отцом, дыша в полную силу. Его легкие наслаждались вкусом свежего воздуха, а влажное тело охлаждалось утренним ветром, и Губер почувствовал, что он стал больше, шире и выше.
— Видишь, Роланд, время вылечивает все, — сказал ему отец, качая сумку с обедом, взятую с собой на работу.
Его отец был очень правильным человеком. Он не любил клички и, в отличие от других, никогда не называл сына Губером или Губом. Губер видел, как он бодро выходит на работу с высоко поднятой головой, и скрывал то, что он чувствовал где-то глубоко в себе, что-то исходящее из подсознания — любовь или привязанность? Он не мог точно себе этого объяснить. Может быть то, что должен был чувствовать сын к отцу, когда в трудные минуты тот приходил к нему на помощь. «Время вылечивает все…»
Губер жил в пяти милях от «Тринити», но совершать пробежки почти до самой школы было не близко, особенно с учебниками в руках и со всем тем, что нужно было брать с собой в школу. Он пробегал часть пути, хотя рядом с его домом была остановка школьного автобуса, и садился на него уже в центре города у библиотеки. Этот автобус подбирал как учащихся «Тринити», так и других школ, что устраивало Губера. В ближайшую осень он должен был переехать в Верхний Монумент, хотя предпочел бы это сделать в июле. Но его отец отказывался переезжать посреди года. Несмотря на то, что со временем почувствовал себя в «Тринити» намного лучше, Губер не старался оказаться в чьей-либо компании, и ему благополучно удавалось держаться особняком. В «Тринити» учились не только из Монумента, но и из других мест, и всего лишь несколько человек, вместе с ними и Губер, перешли сюда из школы прихода Святого Джуда. Так или иначе, он решил, что он будет хладнокровно играть во все эти игры до июня.
«Сердце четырнадцатилетнего — изумительная вещь», — сказал как-то ему отец. — «Оно может быть надорвано, но никак не разбито — неважно, что говорят поэты».
Губер не смог разобраться, где и как в те шоколадные дни прошлой осени его сердце было надорвано или разбито целиком и полностью. Он знал лишь то, что равнодушие, наконец, овладевшее им, явилось для него новокаином духа. А время и бег также помогли забыть те ужасные дни. Но он продолжал чувствовать себя предателем, и, где было возможно, обходил Арчи Костелло, Оби и других членов «Виджилса». Он также как можно дальше держался от комнаты № 19, даже если окольная дорога иногда вела через лестницы и коридоры других этажей. Комната № 19 и Брат Юджин, те шоколадные дни и Джерри Рено… теперь все это было под контролем, он проводил свои часы в школе без излишней паники и депрессии. Он мог сохранять спокойствие, находясь около Брата Лайна, и, конечно же, научиться жить в его присутствии. Лайн всякий раз рыскал по классу и объявлялся именно там, где его меньше всего ждали. Он провоцировал других учителей наблюдать за классом и учителями, сидя на последнем ряду помещения класса. Губеру показалось, что недавно он одержал личную победу: встретившись с Лайном в коридоре, он смог увидеть его молочно-влажные глаза без ощущения тошноты, собирающейся у него в желудке.
И теперь этот звонок.
Когда зазвонил телефон, в комнате он был один. Отец еще не вернулся с работы, мать ушла за покупками. Он поднял трубку:
— Роланд?
Сначала он подумал, что звонит отец, и внезапно испугался. Его отец никогда не звонил с работы домой. Авария? Никто, кроме отца никогда не называл его Роландом.
— Да, — ответил он с осторожностью и напряжением.
