После Путина - [63]

Вот поэтому я пишу о 70 %. И когда я указываю 70 %, то делаю это специально, с прицелом на тотальных скептиков, живущих по принципу «да так не бывает». Они никогда не ответят вам на вопрос «Почему не бывает 89 % поддержки?», потому что им нечего ответить, но будут настаивать на своей неопровержимой правоте. Так вот, специально для них: а 70 % бывает? Бывает, тут даже они согласятся. Это что — незначительная поддержка? Конечно, нет! Это поддержка невероятная для политической системы вариативного характера (то есть допускающей сосуществование различных политических сил). Что получается? А то и получается, что Путин пользуется феноменальным уровнем социальной поддержки… который влечёт как положительные, так и отрицательные последствия.

Положительные очевидны: карт-бланш на любые начинания и проекты, возможность в любой момент обратиться за поддержкой и получить её, беспомощность оппонентов при условии сохранения электоральных рычагов у населения, сильный аргумент в любых дискуссиях о правильности выбранного направления и т. д. Но очевидность положительных последствий, во-первых, не означает их универсальности и постоянства, а во-вторых, не отменяет последствий негативных. Одна из самых больших проблем эффективного лидера, обладающего поддержкой масс, — соблазн внять пожеланиям этих самых масс, жаждущих упростить себе жизнь (как им кажется) и «оставить себе» привычного и приятного правителя навсегда. Этими пожеланиями регулярно пользуются всевозможные шарлатаны, жулики и провокаторы, доводящие позитивное отношение граждан к правителю до абсурда и предлагающие либо реставрацию монархии, либо установление простой и ясной тиранической диктатуры. Следуют ссылки на достижения разнообразных царей-королей со стороны новоявленных монархистов. Сторонники простой и ясной диктатуры активно ссылаются на Наполеона и, конечно же, на Сталина. Мысль о том, что и монархи, и Наполеон, и даже Сталин правили в кардинально иных социальных, экономических и политических обстоятельствах, возможно, и приходит в головы активных охранителей, но надолго там не задерживается. У нас есть свеженький пример монархического помешательства, инициированного Натальей Поклонской[21]; ну, а закоренелые сталинисты в некоторых вопросах мало чем отличаются от украинских последователей Степана Бандеры (при всей очевидности отличий Сталина от Бандеры): Сталин придёт — порядок наведёт и т. д.

Сложно ли убедить себя: прислушайся к народному гласу; просит народ тебя на царствие — иди, ибо воля народа есть высшая политическая инстанция? Сложно? Ничуть. Можно даже демократическую базу под это подвести. И правитель, которому не приходится преодолевать народное недовольство, который не знает, что такое низкая поддержка или, тем паче, её отсутствие, с лёгкостью сам себе объяснит, что нет ничего демократичнее выполнения народных чаяний. Какими бы они ни были. В этом и кроется проблема: привыкнув к зависимости от поддержки масс, правитель приучается оправдывать эти массы и любые их прихоти, чтобы сохранить их приязнь. Получается замкнутая система: правитель подталкивает массы к тому, чтобы они просили его оставаться при власти, и остаётся при власти, чтобы удовлетворить запросы масс. В этой системе, как видите, вообще отсутствует деятельность как таковая. Да, такая система пришлась бы по душе пиарщикам и политмаркетологам.

Для самого же политика такое извращение массовой поддержки работает как демотиватор, превращая его из активного субъекта сферы решений и действий в пассивного паразитарного посредника между «массой и массой». Именно поэтому многие сильные политики обращаются за решением проблемы к электоральной демократии — при всех её очевидных недостатках. Безусловно, выборы имеют массу негативных сторон. Это и высокая подверженность манипуляциям электорального сознания (массам очень легко внушить что угодно, особенно при наличии телевизора), и устойчивое ощущение конкретным человеком бессмысленности собственного участия (потому что голос ничего не стоит, если ты проголосовал не за победителя; а если за победителя — то растворил свой голос в миллионах других, значит, мог и не голосовать), и фальсификации (которые по мере роста технического прогресса становятся всё изощрённее). Но для самой власти выборы обладают полезнейшим свойством: они дают электоральную обоснованность, отвлекают от самолюбования и намекают на её зависимость от народа, а не только наоборот. Электоральная обоснованность важна для власти, потому что «освежает» её связь с массами и лишает власть чувства несменяемости. Даже если выборы предсказуемо завершаются победой власти и ни о какой серьёзной борьбе речь не идёт, всё равно сама атмосфера несменяемости власти рушится, а для власти, повторюсь, это очень полезно.

Несменяемость власти особенно губительна в высоко-персонализованных системах господства. Все описанные выше пороки в таких системах при несменяемой власти обостряются — и в итоге почти неизбежно срабатывает эффект «смерть Сталина». Он является универсальным симптомом несовершенства замыкания власти на одной персоне и хорошо знаком советским людям. Когда несменяемая власть в высокоперсонализованной системе господства внезапно и вынужденно меняется, система стремится схлопнуться, сколлапсировать. И в расшатанной, дезориентированной и рассинхронизированной системе на ключевые позиции попадают элементы никчёмные и бесполезные. А теперь человеческим языком: главная проблема системы управления по имени «Сталин» заключается в том, что после его смерти приходит Хрущёв. То, что Владимир Путин имеет со Сталиным очень мало общего, не гарантирует, что он не столкнется с той же самой проблемой. Потому что если отбросить в сторону болтовню невменяемых либералов или столь же невменяемых националистов, если сбросить с глаз розовые очки путинистов-охранителей, то в сухом остатке у нас окажется вот что: Владимир Владимирович Путин к власти привык, его поддерживает значительное большинство граждан России, привыкших к тому, что Путин — это навсегда. И если вдруг внезапно окажется, что Путин — не навсегда, это вгонит граждан в ступор и депрессию, а систему заклинит вплоть до появления заменителя по типу Хрущёва.