После приказа - [14]
— Эх, домой скоро. Заждалася маманя сыночка. Слава богу, не влип тут, отслужил…
Вдруг резко перегнулся, схватил левой рукой Коновала за ремень и с силой притянул к себе. Одновременно правой рукой обхватил, словно клещами, худую шею ефрейтора и нагнул его голову к своему лбу, будто намереваясь боднуть. У Коновала согнулись коленки, предательски засосало под ложечкой. А Мацай улыбался, глаза его зеленели. Со стороны могло показаться, что солдаты шутливо встали в борцовскую стойку.
Мацай совсем тихо и хрипло прошептал:
— А ты, козел, подумал, в каком виде твой «кореш» перед маманей своей предстанет? Смотри, времени остается в обрез. Не то переломлю пополам — будет два Коновала, — придавил он ефрейтора еще ниже к земле, отчего у того хрустнули позвонки и побелело лицо.
— Пу-усти, больно… Я же обещал тебе скоро новую форму. Только выдадут «молодым» — сразу привезу!
Мацай тонко захихикал, освобождая ефрейтора из цепких объятий. Оттолкнул его от себя и процедил:
— Кашу, паря, которую ты заварил, расхлебывай… Не сможешь заставить уважать себя силой — бери умом. Только плевок этот не прощай! Иначе будешь сам на себя пахать…
Таков был сказ Мацая — ничего путного. Только унижение стерпеть пришлось. И злился теперь Коновал на весь белый свет. Вон, за поворотом, уже забелел шлагбаум контрольно-пропускного пункта, а ефрейтор ведь так и не придумал, каков будет его ответ строптивому Антонову. Он с силой нажал на педаль тормоза; ЗИЛ застонал покрышками, остановился, окутав себя белесым облаком. Коновал высунулся из окна кабины и крикнул дневальному:
— Отворяй калитку, «зема»!
Тут он в кустах за будкой заметил Ртищева, который подавал ему рукой незамысловатые знаки. «С чего бы это?» — подумал обеспокоенно Коновал. Дневальный, перед тем как поднять шлагбаум, прокричал Виктору:
— Тебя прапорщик Березняк ждет. Велел сразу прибыть к нему.
— Ладно, — рванул Коновал машину с места. Проехав метров десять, остановился, приоткрыл кабину и поманил к себе Ртищева: — Чего прячешься? Садись…
Пока ехали к автопарку, Шурка выпалил ефрейтору о происшедших событиях. Коновал поначалу разволновался, заерзал на сиденье, но потом, поняв, что никто не проговорился о том, что он ударил Антонова, воспрянул духом.
— Молодец, предупредил меня, — дружески стукнул он по плечу Ртищева. — И все вы молодцы, начинаете соображать, что к чему. Ну, а Антонов переживает? Небось, трясется от страха мне в очи посмотреть? — злорадно спросил он.
Шурка замялся, промямлил что-то невнятное, пожимая плечами. Они вышли из машины, Коновал испытующе посмотрел на Ртищева сверху вниз, как удав на кролика. Он видел, что тщедушному Шурке от этого не по себе: во всем его облике сквозили виноватость, стеснительность и покорность. И вдруг Коновала осенило: «Э-э, да из него только веревки вить! Ишь, дрожит как осиновый лист… И «гусю» Антонову через него крепко можно подсуропить. Будет знать, за кого заступаться».
— Не-хо-ро-шо, — покачал головой Коновал, напуская на себя строгую озабоченность, отчего Шурка еще больше съежился. — Как же ты на друга своего воздействуешь? Ты хоть понимаешь, что из-за тебя весь сыр-бор разгорелся?!
— П-понимаю… А ч-что делать, а? Я могу, если надо… А?..
— «Что делать»? «Могу», — передразнил Шурку Коновал и перешел на деловой тон, чеканя слова: — Значит, так. Помоешь сейчас мою машину. Чтоб блестела! Я пока к прапорщику сбегаю. Если он меня начнет к стенке припирать, то скажу, что ты Антонову ножку подставил. Шутили, словом, вы. А он с разбега ногой о лежак и саданулся. Вник?!
— А-а… — у Ртищева округлились глаза. — А Антоныч как же? Вдруг не согласится, а?
— Разакался. Не твоя об этом забота. Твой Антоныч рта не раскроет. Еще радешенек будет, что легко выкрутился… Но после, — Коновал с угрозой погрозил пальцем, — зададим ему феферу. Ясно тебе?!
— А-а…
— По уставу надо отвечать!
— Так точно, товарищ ефрейтор!..
Ртищев остался тереть запыленный ЗИЛ, поливая его из шланга. На душе у него было муторно. Он, правда, еще не понимал, что с легкостью согласился свернуть не на ту дорожку, вступая в сговор против друга. Наоборот, думал он, ради Антоныча чего не сделаешь, возьму на себя грех. А машину помыть за Коновала — плевое дело. К труду он, Шурка, с детства привычный… Но почему же тогда так тошно, почему кошки скребут на сердце?..
АВТОР В РОЛИ ВОЕНКОМА
Представим себе небольшой район в средней полосе России. Один центральный поселок, а вокруг — села да деревеньки. И до областного города — рукой подать. Народ тут добряцкий, старых привычек многие: как завечерело, уже храпака выдают на все лады. Когда по пустынной улице я, военком, иду с работы — все равно что по сонной казарме между солдатских коек. Но вскакивают здесь тоже как в армии — до петухов. Словом, труженики, в основном землепашцы. Мне сегодня с часик или два придется попотеть в лучах настольной лампы. Я беру из стопки личные дела призывников, внимательно просматриваю их, составляю списочек. Чтобы все было чин по чину. С утра снова отправляю команду на областной сборный пункт. Ох, и хлопотно это все. Призыв!..
По «Маяку» тихо плясовую выдают на тему «Эх, вы сени…» Я в такт бурчу: «Луки, муки-перелуки, перемуки вы мои…» Ерунду, в общем. А в голове списочек, так сказать, с человеческим материалом. В папках — тоже люди-человеки, их куда больше, чем в списочке, будь он неладен. Но попробуй упусти хоть кого из списка, по звонкам составленного. Из областных, районных инстанций… От товарищей авторитетных. Вот тогда будет тебе на орехи, майор. И на приличную работу, когда уволишься, не примут. К ним же придется обращаться, кланяться…
