После осады - [9]

Потом мама немного поела и приняла таблетку обезболивающего. Валентина знала, что когда-то давно все лекарства выпускались в виде таблеток; после Революции пришла эпоха матрицированных аэрозолей и одноразовых шприцов, но теперь таблетки, произведенные на восстановленных фармацевтических фабриках, снова получили широкое распространение. Лекарство это было довольно сильным. Прими несколько таблеток сразу и забудешь все трудности и проблемы, забудешь даже о голоде… Так, во всяком случае, говорили мальчишки с бегающими глазами, которых Валентина иногда видела на улице. Она старалась не обращать на них внимания и даже не глядеть в их сторону, но все равно не могла не слышать, как они расхваливают свой товар, хотя из осторожности им и приходилось говорить шепотом.

Было уже довольно поздно, поэтому после ужина мама легла на свою кровать и заснула. Валентина тоже устроилась на своей узенькой, девичьей кроватке, однако несмотря на то, что девочка была вымотана до предела, сон не шел. Под ее кроватью, завернутая в остатки пакета, полученного от домашних роботов Волшебника, лежала зимняя галоша Валентины (только одна, вторую украли прошлой зимой, когда она разулась, чтобы растереть онемевшие на морозе пальцы). В мыске галоши был спрятан крошечный фонарик величиной с горошину. Валентина так и не решилась обменять его на хлеб, хотя он был очень красив и за него можно было получить, наверное, граммов сто. Сейчас она достала его и сунула в карман. В темной квартире его свет казался слишком ярким, поэтому Валентина включила фонарик только на улице, когда, бесшумно выбравшись в душную летнюю ночь, двинулась по грязным улицам по направлению к старой части Города.

***

Прошло девять месяцев после смерти отца. Осень ворвалась в Город грозным посланником зимы. Норма выдачи хлеба сократилась до ста двадцати граммов; кроме того, в нем все чаще попадались мелкие камешки, которые, как было понятно всем, подмешивали в муку, чтобы увеличить вес пайки. Валентина очень страдала от голода, но в глубине Души гордилась тем, что когда качество хлеба упало, то и она, и другие землекопы посылали проклятья врагу, а не родному Городу. Каждый знал, что и остальным живется не лучше. Защитники Города страдали и сражались вместе.

Но одной гордостью сыт не будешь, и муки голода с каждым днем становились все острее, все нестерпимее. А потом случилась беда. Отстояв очередь за хлебом, Валентина протянула в окошко карточку и, сжав в дрожащих пальцах крошечный кусочек, повернулась, чтобы тут же его съесть. Но не успела она поднести хлеб к губам, как какой-то мужчина - достаточно старый, чтобы быть ей отцом - выхватил у нее из рук драгоценный паек и бросился прочь.

Валентина помчалась за ним. Стоявшие в лавку женщины подняли крик, но ни одна из них не сдвинулась с места, боясь потерять очередь (случаи, когда хлеба на всех не хватало, последнее время повторялись все чаще). Валентина, подгоняемая голодом и отчаянием, мчалась как ветер, но вор, видимо, знал, что делал. Не пробежав и полусотни метров, он юркнул в развалины, и Валентина потеряла его из виду между грудами щебня и обломков. Бежать дальше не имело смысла, к тому же она слишком ослабла за последние несколько недель и скоро выдохлась. Опустившись на кучу битого кирпича, Валентина горько заплакала.

Именно тогда она впервые увидела зомби. Эту болезнь победили в первые послереволюционные годы, когда Валентина была еще совсем маленькой, но теперь поветрие вернулось снова. Зомби был одет в военную форму (скорее всего, бациллы зомбизма разносились над траншеями во время газовых атак), но его гимнастерка давно превратилась в грязные лохмотья и свободно болтались на худых, разновысоких плечах. Двигался он характерной дергающейся походкой танцора диско, которая была таким же верным признаком болезни, как раззявленный, слюнявый рот или бессмысленно выпученные глаза. Зомби, впрочем, были достаточно проворны, хотя, глядя на их расслабленную, приплясывающую походочку, в это трудно было поверить. И тем не менее факт оставался фактом: едва заметив (почуяв, услышав, ощутив) жертву, зомби превращались в скаковых лошадей, в борзых собак, которые не останавливались ни перед какими препятствиями в своем стремлении рвать на части, кусать и царапать. Подчас, терзая добычу, они выкрикивали бессмысленные фразы, составленные всего из нескольких слов и свидетельствующие только об одном - о ненасытной, неконтролируемой ярости.

Заметив зомби, Валентина сразу перестала плакать и, как можно тише поднявшись с кучи битого кирпича, осторожно попятилась назад. Главное, не привлекать внимания, думала она. Валентина знала, что если она не станет шуметь, зомби, быть может, ее не заметит. Тогда она сможет отыскать кого-то из представителей власти и сообщить о появлении больного, и его обязательно вылечат - или, по крайней мере, попытаются это сделать. Так, она знала, делалось раньше.

Зомби, впрочем, и без того удалялся от нее, и все бы закончилось благополучно, если бы Валентина осталась на месте. Но на месте ей не сиделось - сдавали нервы. Кроме того, перед ней был зомби, а это было неправильно. Точно так же она чувствовала бы себя, если бы перед ней вдруг появился гигантский волосатый паук (впрочем, если бы Валентина увидела что-то гигантское и волосатое сейчас, она бы постаралась поймать это, чтобы отнести домой и сварить).