После осады - [4]

– Ну-с, кто хочет блинов с вареньем?..

Но электричество выключили еще утром, поэтому им пришлось довольствоваться размоченными в молоке кукурузными хлопьями.

***

Прошло две недели после начала осады. Накануне вечером мама не вернулась домой, и Город пришел за папой.

– Все взрослые обязаны сражаться, товарищ! Нам нужна каждая пара рук!

– Но у меня дети!.. - взорвался Гаральд. Уже не в первый раз мама не приходила домой ночевать, и он буквально извелся от беспокойства, хотя в последнее время они почти не разговаривали друг с другом.

– Ваша девочка уже достаточно взрослая, чтобы позаботиться о себе и о брате. Правда, детка? - Женщина из городского комитета обороны была невысокой и грузной, к тому же на ней был тяжелый бронежилет. На десятый этаж, где располагалась квартира Валентины, ей пришлось подниматься пешком, так как лифт в доме теперь почти никогда не работал, и ее лицо стало багровым от гнева и усилий.

Валентина прижалась к отцу и обхватила руками его ногу.

– Мой папа готов сражаться! - заявила она. - Ведь он тоже Герой!

Она не преувеличивала. Гаральд тоже участвовал в Революции и даже был награжден какой-то медалью. Иногда, когда дома никого не было, Валентина потихоньку доставала родительские награды и разглядывала яркие многоцветные ленточки и затейливые надписи, сделанные крошечными выпуклыми буковками на блестящих бронзовых кружочках.

Женщина из городского комитета обороны бросила на папу многозначительный взгляд, который, казалось, говорил: «Стыдно вам отказываться! Ребенок - и тот понимает!..». Валентина, таким образом, как бы сделалась союзницей толстой женщины, но никаких угрызений совести по этому поводу не испытывала. Ведь у Лизы воевали и папа, и мама; почему же у нее должно быть по-другому?

Ее отец тяжело вздохнул.

– Я должен оставить записку жене, - сказал он, сдаваясь. Только теперь Валентина поняла, что впервые в жизни будет предоставлена самой себе, и мысль об этом наполнила ее нетерпением и восторгом.

***

Еще через сутки - ровно через пятнадцать дней после начала осады - домой вернулась мама, и в тот же день Город пришел за Валентиной.

Мама казалась угрюмой и подавленной, а лицо ее почернело от нечеловеческой усталости. Кроме того, передвигаясь по кухне, чтобы приготовить детям овсяные хлопья с сухофруктами на воде (все молоко в выключенном холодильнике испортилось), она слегка приволакивала ногу. Тровер, сидя на полу, с любопытством поглядывал на нее, словно не узнавая, но когда один раз он попался ей на пути, мать рявкнула на малыша - дескать, не путайся под ногами и садись за стол, Тровер завопил (Господи, как же этот противный мальчишка умел орать!), но в его криках слышалось чуть ли не облегчение - наконец-то он признал в этой незнакомой тете родную мать.

Он кричал и кричал, и в конце концов мама и Валентина сели за стол вдвоем.

– Где отец? - спросила мама.

– Он сказал - они копают вокруг Города рвы и траншеи, строят, как их… блиндажи. Вчера они занимались этим целый день.

Глаза матери чуть заметно блеснули.

– Это хорошо. Нам очень нужны траншеи и надежные блиндажи. Сначала мы укрепим Город, а потом прокопаем ходы до самых вражеских позиций, чтобы незаметно приближаться и наносить удары. Мы будем убивать их и отходить, пока они не опомнились! - сказала она, очевидно, позабыв, что никогда раньше не разговаривала с Валентиной, как со взрослой. Впрочем, теперь изменилось многое, и не только это.

Именно в этот момент в дверь постучали, и мама пошла открывать. То была уже знакомая Валентине толстая женщина из городского комитета обороны.

– Нам нужна ваша девочка, - начала она, слегка отдышавшись.

– Нет, - твердо ответила мама. Ее голос звучал невыразительно, но твердо, так что каждому было ясно: никаких возражений она не потерпит. Подобный тон она усвоила еще в детстве, когда управлялась со своими девятью братьями, дядьями Валентины, которых разметало теперь по всему свету. Во время Революции мама командовала целым эскадроном, и никто никогда не осмеливался ей перечить.

Валентина, во всяком случае, не сомневалась, что ни один человек в мире не сможет переспорить ее маму.

– Что значит - «нет»?.. - удивилась женщина из комитета обороны. - Ни о каких «нет» не может идти речи, товарищ!

Мама резко выпрямилась.

– Мой муж копает оборонительные рвы. Я сражаюсь. Моя дочь присматривает за младшим братом. По-моему, наша семья вносит достаточный вклад в дело обороны Города.

Женщина покачала головой.

– Водопровод работает плохо, а во многих домах - и в вашем, кстати, тоже - остались пожилые люди, которым не под силу спускаться во дворы и качать воду из колонки, а потом подниматься с ведрами на свои этажи. Им нужно носить воду, и мы решили, что эту важную работу можно поручить детям и подросткам. Ваша девочка уже достаточно взрослая и достаточно сильная - она справится. Что касается младшего мальчика, то вы можете отдать его в ясли, которые открылись в подвале вашего дома. Там ему будет хорошо.

– Нет, - снова сказала мама. - Прошу меня извинить, товарищ, но я решительно возражаю…

Женщина ушла, а мама снова села за стол и, не прибавив больше ни слова, принялась за водяную овсянку. Но четверть часа спустя в дверь снова постучали. Женщина из городского комитета обороны привела с собой старого Героя Революции, одноглазого и однорукого. Поздоровавшись, он назвал маму по имени, и та ответила ему четким военным салютом. Потом Герой шепнул ей на ухо несколько слов, и мама, кивнув, снова отдала честь. Потом Герой и толстая женщина ушли.