Я поднялась наверх и постучала к нему в закрытую дверь — с той же опаской и решимостью, что и тогда, когда стучала в нее последний раз к Джукановичам.
— Чего? — спросил Роберт.
— Она ушла, — ответила я.
— Знаю, — сказал он. — Я слышал. Чего ей было надо?
— Поговорить, — ответила я. — И помолиться.
— Помолиться?
— Да, — сказала я.
— Ну и что, помолилась ты? — спросил Роберт.
— Нет, — ответила я. — Я сказала, что у тебя диабет.
— Что? Чего ради?
— Ох… Это долгая история. Но я солгала священнику. А ты спал?
— Нет.
— Я думала, может, ты вздремнул.
Спустя несколько секунд Роберт спросил:
— Так зачем ты солгала ее преподобию Джуди?
— Не знаю, — ответила я. И положила на дверь руку, прижала к ней ладонь.
— Я скучаю по пастору Эбботу.
— Он понимал, когда человека лучше оставить в покое, — сказал Роберт.
— Да, — подтвердила я.
— Может, пора бросить.
— Что бросить?
— Ходить в церковь, — сказал Роберт.
— Ох, — сказала я. Сама я никогда бы до этого не додумалась — перестать ходить в церковь. Мы с Робертом всегда туда ходили. Если перестанем, люди решат, что мы ведем себя странно, но разве это достаточно веская причина для того, чтобы продолжать ходить?
— Как ты думаешь? — спросил Роберт.
— Думаю, ты прав, — ответила я. — Это хорошая мысль.
— Нет, если хочешь, ходи на здоровье, — сказал Роберт. — Но я, пожалуй, брошу.
— Нет. Я тоже. Тоже, пожалуй, брошу. — Разговаривать через закрытую дверь было немножко нелепо, и я хотела было ее открыть, но потом решила, что это ни к чему. Я знала, как выглядит Роберт. Мне не нужно было его видеть. — Обедать будешь? — спросила я.
— Давай, — ответил Роберт.
— Чего тебе приготовить? Могу разогреть вчерашнюю лазанью.
Или просто сандвич? У меня есть индейка и ветчина.
— Лазанью сама доешь, — сказал Роберт. — А мне сандвич. С индейкой. И с сыром, если найдется.
