После меня - [104]

– Красные розы, – отвечаю я. – Как и в прошлом году.

– Видишь, он теперь на крючке, так ведь? Раз уж он установил планку так высоко, ему придется держать ее на таком уровне каждый год, а иначе ты подумаешь, что он стал меньше тебя любить. Лично я начала бы с одной розы. И если бы я продолжала их дарить, это все еще выглядело бы романтичным, но не стоило бы так дорого.

Я смеюсь, пусть даже в глубине души мне совсем не до смеха. Просто находиться рядом с Сейди – для меня сейчас самое лучшее лекарство из всех, какие только могут быть.

– Ну ладно, – говорю я, крутя свое обручальное кольцо. – Пойдем и слопаем по бутерброду, посвященному Дню святого Валентина.

Пока мы стоим в очереди, Сейди рассказывает мне все новости с моей прежней работы. Она сообщает, как обычно, о том, что там наговорила Нина. А еще – о том, что один повар увольняется, и о том, что какому-то парню, сидевшему на двойном диване в дальней части зала, пришлось два раза сказать во время сеанса, чтобы он заткнулся. Я скучаю по этому. По всему этому. Я скучаю по Сейди, я скучаю по веселью и смеху, я скучаю по Джесс Маунт.

– А у тебя как дела? – спрашивает она, когда мы садимся со своей едой за столик.

– Нормально. Но, как обычно, чувствую себя уставшей.

– А сколько тебе еще осталось работать? Около месяца?

– Нет, всего лишь пару недель. Я ухожу с работы в конце месяца.

– Ага, понятно. А ты не чокнешься потом от того, что будешь аж шесть недель сидеть и ничего не делать?

– Может, и чокнусь. Но у меня вообще-то не было особого выбора. Карл решил, что я больше не соответствую требованиям к внешнему виду секретаря на ресепшене, раз уж я теперь похожа на Глорию из «Мадагаскара».

– Ты серьезно? Это, черт возьми, незаконно.

– Я знаю. Но, видишь ли, было бы нелепо подавать в суд на компанию, в которой работает мой муж.

– А что об этом думает Ли?

Я медленно дожевываю и проглатываю то, что находится у меня во рту, чтобы достаточно хорошо взять себя в руки перед тем, как начну отвечать.

– Не знаю. У нас пока еще не было возможности об этом поговорить.

Сейди смотрит на меня. У меня вообще-то не получается ничего от нее скрывать.

– У тебя точно все в порядке? – спрашивает она.

Я пожимаю плечами:

– Сейчас, я думаю, вообще тяжелое время. Все станет лучше, когда родится ребенок.

Сейди, похоже, мои слова не убедили, но я не думаю, что она начнет развивать данную тему в таком общественном месте, как это.

– Ну, пока ты еще ходишь на работу, ты можешь приходить со мной пообедать в любой день, когда захочешь, – говорит она, вытирая крошки с губ.

– Хорошо. Если я, конечно, еще буду способна ковылять по городу.

– Будет прикольно смотреть на то, как ты пытаешься это делать.

– Нас уже скоро ждет переезд на другую квартиру.

– Я об этом забыла. Я еще никогда не слышала, чтобы кто-то переезжал в том же самом доме на один этаж ниже.

– Это, по правде говоря, будет больше похоже на перемещение из одного номера отеля в другой. Все мои вещи вполне поместятся в одном чемодане.

– А где же тогда все твои остальные вещи?

– Дома. Я имею в виду у папы. Ли не любит, когда в квартире все загромождено. А большинство моих вещей – это хлам: старые книги, фотографии, сувениры и все такое прочее.

– Это не хлам, это очень важные вещи.

Я отхлебываю из своего стаканчика с какао.

– А что представляет собой новое жилье? – спрашивает Сейди.

– Все точно так же, как и в нынешнем, но есть еще одна спальня… – Я запинаюсь, вдруг осознав, что Сейди никогда не видела нашу с Ли квартиру. – Тебе нужно будет прийти как-нибудь ко мне до работы и посмотреть – я имею в виду, когда я уже буду в отпуске по беременности.

– Хорошо, – говорит Сейди. – Мне бы тоже этого хотелось.

– Но нам лучше подождать, пока Анджела не закончит украшать детскую комнату. Она, похоже, будет практически жить у нас, пока будет этим заниматься.

– Это тебя не раздражает?

Я пожимаю плечами:

– Мне кажется, что это замечательно, что она проявляет такую большую активность.

– А мне это кажется чрезмерным.

– У нее благие намерения.

– Ты уже не скажешь этого, когда она начнет с помощью трафарета рисовать дурацких игрушечных коней-качалок и плюшевых медвежат на твоих стенах.

Я смеюсь. Смеюсь искренне. Так, как когда-то смеялась Джесс Маунт.

Джесс

Ноябрь 2008 года

Я лежу на больничной койке. Все вывернулось наизнанку и встало с ног на голову. Все стало хуже после инцидента в поезде. Намного хуже. Я, к примеру, стала кричать на одного учителя в школе и отказываться отправляться в школьную поездку, потому что ехать в автобусе – это небезопасно. А еще я стащила одного мальчика с его велосипеда на дороге, тянущейся вдоль канала, потому что мне показалось, что он сейчас на кого-то наедет.

Когда они стали обследовать меня и обсуждать, как меня лечить, Эдвард сказал, что я утратила способность вести себя в обществе адекватно и мне необходимо находиться под круглосуточным психиатрическим наблюдением. Поэтому меня теперь считают чокнутой. Меня заперли люди, которые в действительности сами чокнутые, но их таковыми не считают. Они говорят, что всего лишь пытаются помочь мне, что они делают то, что для меня лучше всего. Но на самом деле это все потому, что они хотят продолжать быть чокнутыми и не хотят признать, что я права.