После либерализма - [99]

Сегодня, когда вновь открылось для обсуждения все историческое и обществоведческое интеллектуальное наследие XIX в., размышлять о социальных базисах наших идей и наших мыслителей представляется необходимым как никогда. Очевидно, что не Марксом выдуман тезис о социальной детерминации идей, даже несмотря на то, что этот тезис оказался связан с его мировоззрением. Общепринято считать этот тезис марксовским. Поэтому нет оснований недооценивать как важность анализа идеологий (включая марксизм), так и важность вклада Маркса в этот анализ.

Отчуждение

Концепт отчуждения известен менее других, поскольку сам Маркс использовал его не столь часто. Тем более, что некоторые аналитики даже приписывают этот концепт только «молодому Марксу» и потому отметают его. В этом они явно не правы, поскольку, как мне кажется, концепт отчуждения имеет фундаментальное значение для мысли Маркса.

Рассматривая отчуждение как воплощение зол капиталистической цивилизации, Маркс в его ликвидации видел величайшее достижение будущего коммунистического общества. Ибо, по Марксу, отчуждение есть тот недуг, который, в своем главном воплощении — собственности — разрушает цельность человеческой личности. Бороться против отчуждения — значит, бороться за то, чтобы восстановить людям их достоинство.

Оспаривать этот тезис можно единственным образом: выдвигать доказательства того, что отчуждение есть неизбежное зло (своего рода первородный грех), что с ним невозможно что-либо сделать, разве что со временем можно ослабить его наиболее губительные выражения. Тем не менее, трудно было бы отрицать, что глубинной причиной всех значительных социальных возмущений нашего времени является не что иное, как отчуждение.

Маркс предлагает нам возможность представить социальный порядок иного типа. Несомненно, его часто упрекали в том, что он недостаточно ясно проговаривал свои утопии, но тогда это предстоит сделать нам. Его мысль никуда не делась. Если ее полностью игнорировать, кому, или чему, это пойдет на пользу?

Литература

Balibar Etienne. From class struggle to classless struggle? // Race, nation, class, ed. E. Balibar and I. Wallerstein. London: Verso. L: Verso, 1991. P. 153–184.

Lefebvre Henri. Marxism exploded // Review, 4, 1985. P. 19–32.

Wallerstein Immanuel. Class conflict in the capitalist world-economy // Race, nation, class, ed. E. Balibar and I. Wallerstein. London: Verso. L: Verso, 1991. P. 115–124.

Wallerstein Immanuel. Social conflict in post-independence Black Africa: the concepts of race and status-group reconsidered // Race, nation, class, ed. E. Balibar and I. Wallerstein. London: Verso. L: Verso, 1991. P. 187–203.

Глава 13. Крах либерализма

1989–1991 гг. обозначили решающий поворотный пункт современной истории. С этим, кажется, согласны все. Но от чего к чему произошел поворот? 1989 — это год так называемого конца так называемых коммунистических режимов. 1990–1991 гг. — непосредственные временные границы так называемой войны в Персидском заливе.

Эти два события, теснейшим образом связанные, вместе с тем совершенно различны по характеру. Конец коммунистических режимов обозначил окончание эпохи. Война в заливе — начало эпохи. Одно событие закрывает, другое открывает. Одно взывает к переоценке, другое к оценке. Одно — история обманутых надежд; другое — история еще не реализованных страхов.

И все же, напоминает нам Бродель, «события — это пыль», даже великие события. События не обретают смысла, пока мы не можем включить их в ритмы conjunctures[131] и в тенденции longue duree[132]. Но это легче сказать, чем осуществить, поскольку мы должны еще решить, какие conjunctures и какие структуры имеют отношение к проблеме, наиболее релевантны ей.

Давайте начнем с конца коммунистических режимов. Я определил его как конец эпохи, но какой эпохи? Будем ли мы анализировать его как конец послевоенной эпохи (1945–1989 гг.) или как конец коммунистической эпохи (1917–1989 гг.), или как конец эпохи Французской революции (1789–1989 гг.), или же как конец восхождения современной миросистемы (1450–1989 гг.)? Его можно интерпретировать во всех этих смыслах.

Позвольте мне, однако, отвлечься на время от последней из интерпретаций и начать с анализа этого периода как окончания эпохи 1789–1989 гг., с ее двумя ключевыми революционными движениями — 1548 и 1968 гг. Заметьте, пока что мы не упоминаем о 1917-м. Как можно охарактеризовать этот период? Как период промышленной революции? Буржуазной(ых) революции(ий)? Демократизации политической жизни? Современности? Каждая из этих интерпретаций является общим местом и обладает некоторой (и даже немалой) убедительностью.

Вариацией на эти темы, причем наиболее точной, пожалуй, могло бы стать определение эпохи 1789–1989 гг. как эпохи триумфа и господства либеральной идеологии; в этом случае 1989 г., год так называемого конца коммунистических режимов, на самом деле обозначил бы падение либерализма как идеологии. «Возмутительно и неправдоподобно! Это при возрождении-то веры в свободный рынок и права человека!» — скажете вы? Тем не менее этот так. Но, чтобы оценить доказательства, давайте начнем с самого начала.