После конца - [45]

Ее мысли стали вдруг спокойнее и текли медленно, как река. Никаких волнений. Она заснула, и ей снились сны, которые не снились никогда. В этих снах не было ни движения, ни мысли, ни образов, одно пространство, которое охватывало ее и принадлежало ей. По этому пространству ей, одинокой, было так хорошо идти, словно все упало внутри нее: и слезы, и смерть, и душа, и надежды, а осталось одно – только это бездонное пространство, без цели, без страданий, без ничего.

Ей стало хорошо, так хорошо, что эти сны не вызывали внутри нее ни слез, ни радости, ни счастья, ни горя или страдания, а главное – душа-мученица, душа-страдалица исчезла в этом пустом пространстве. И ей стало так безгранично легко, что хотелось никогда не просыпаться.

Внезапно путь колонне несуществующих перерезал полицейский патруль. Все произошло крайне стремительно. Полицейские бросились к колонне и вырвали Юлию. Она не сопротивлялась, она была покорна.

Однако в полицейском участке она обезумела, но уже в другом смысле, чем раньше. То было сумасшествие, это – рыдания, плач, вопли и бесконечное сожаление.

Начальник полиции, следуя указаниям, позвонил в администрацию Фурзда и донес, что девушка из доисторического человечества ведет себя дико и непонятно.

– Бить ее или не бить? – в результате спросил начальник.

– Ни в коем случае. Ответите за это, – прервали его.

– Она бьется головой о стену и говорит непонятно, – ворчал этот служивый, но подчинился.

– Ждите наших указаний, – подтвердили ему.

Фурзд позвонил Вагилиду и резко сказал:

– Пусть кто-нибудь из русских вместе с вами или с Танирой приедут и поймут, почему она рвет на себе волосы. Что вы решите, то и делайте с ней. – И насмешливо добавил: – Передайте ей, что для нас оскорбительно, что ей не по душе жить при конце мира, мы-то ведь прекрасно живем…

Танира и Валентин немедля ринулись спасать Юлию. Они подъехали к угрюмому полузданию, шарообразному и нелепому, где находился окраинный полицейский участок. Прошли по узким коридорам, по которым шмыгали крысы-самоубийцы. Вошли в кабинет начальника. Он, толстый, сидел за столом, пил «бюво» и хохотал. Увидев Таниру с Валентином, он махнул лапой и прогремел:

– Вы – ауфирка, он – доисторический, – он ткнул пальцем в Валентина. – Только что мне звонили, что вы едете. Идемте за мной в камеру.

– А где же полицейские? – спросила Танира.

– Они в дежурной комнате, молятся Понятному. Я обязан так поступать. Идемте.

Спотыкаясь, все трое спустились в подвал. Веяло сыростью, крысами и еле слышными стонами. «Как хочется жить», – подумала Танира. Дверь в комнату со скрипом, с проклятьями отперлась. У Валентина съежилось сердце. Юля тихо сидела на скамейке в совсем черном платье, недвижна. «Боже, – молнией прошло в его уме, – это же моя соотечественница, моя сестра, в сущности, пусть она из начала XX века, но она дышала одним воздухом с Блоком, Есениным и моим дедом, в конце концов».

Неуверенно, пошатываясь, он подошел к Юле.

– Был приказ о том, чтобы вы делали с ней, что хотите, – обратился толстый начальник к Танире. – Берите ее, насилуйте, душите, спасайте, выводите гулять, что хотите, мое дело – сторона, – закончил он и вышел, кряхтя и похрюкивая.

Когда дверь захлопнулась, Валентин прошептал:

– Мы пришли, чтобы помочь тебе, Юля. Что ты хочешь?

Юля смотрела на них – со странным спокойствием. Никакого безумия не было в ее глазах.

– Садитесь со мной рядом, Валентин, – сказала она. – Вы с одной стороны, а Танира – с другой. Я ведь помню вас, Танира, вы часто приезжали к нам.

«Где же ее безумие? – подумал Валентин. – Она никогда не говорила так нормально».

– Мы хотим взять вас обратно, туда, где вы жили, – произнесла Танира.

– Никогда. Ни в коем случае, – резко ответила Юля.

– Почему? Тогда живи с нами, в городе! – чуть не вскрикнул Валентин.

– Нет, нет и нет.

– Что, что ты хочешь? Где тебе хорошо?!

– Среди несуществующих. Я хочу жить только среди них, чтобы не существовать, Валентин.

Она смотрела на Валентина тихо и прямо, в глазах ее не было ни печали, ни экстаза, ни ужаса. Один покой.

– Я хочу убить свою душу… Да, да… В ней много страдания, и она мне не нужна. Мне нужно только отсутствие. Я не могу жить больше ни в каких мирах, ни в аду, ни в раю.

И Танира, и Валентин знали, что ее нашли среди несуществующих, но ясность ее слов ошеломила их. Валентин притих. Не слезы душили его, а смерть. Он не знал, чем помочь Юлии. В ее словах была абсолютная безвозвратная уверенность в том, что душа должна умереть. Навсегда.

В камере словно все замерло. Только тикали огромные часы на стене – единственное, что было в камере, кроме скамьи.

– Валентин, не надо плакать и жалеть меня. Все кончено.

Она увидела слезы в глазах Таниры.

– Не плачьте. Мне будет хорошо не существовать.

– Но… но… Юлия, – встрепенулся Валентин, – но давайте сначала поедем к нам. Я живу с Танирой. Отдохнете там.

Он старался придать своему голосу обыденные интонации, как будто ничего не случилось.

Но Танира не выдержала:

– Юля, ведь с несуществующими, как мы знаем, происходят странные вещи… Они действительно исчезают… Куда? Неизвестно. Никто их не убивает, их боятся убивать. Но они сами постепенно исчезают, медленно, один за другим… Мы не знаем, что с ними происходит и куда они исчезают…