После казни - [39]
Они тщательно проверили документы у начальника конвоя, осмотрели кузовы автомашин, пересчитали узников и только после этого открыли путь.
Машины сбавили скорость. По обочинам кустилось мелколесье, преимущественно сосны и ели. Вдоль дороги и в глубине жиденького перелеска то и дело встречались словно повисшие в воздухе сторожевые вышки с часовыми. Что же это за лагерь и сколько в нем заключенных, если уже на подступах к нему создана такая мощная заградительная полоса? Еще больше я удивился, увидев на лесной поляне человек сто узников в полосатых робах. Окруженные автоматчиками, они разгружали военные машины, ворочая большие деревянные ящики, выкрашенные в зеленый Цвет. Неподалеку, в стороне, эсэсовцы распаковывали их и минировали местность.
Мы миновали три заградительные зоны и столько же контрольно-пропускных пунктов, на каждом из которых колонну останавливали и проверяли. Но вот мелколесье сменили болота. По сторонам дороги, как муравьи в муравейнике, копошились тысячи людей в полосатых арестантских робах. По колено в трясине, не разгибаясь, они рыли канавы. Под жалким тряпьем ходуном ходили острые лопатки. Казалось, что в этом бешеном темпе работают не люди, а скелеты, одетые в робы.
Вдоль канав прохаживались откормленные надсмотрщики с увесистыми дубинками и желтыми повязками на рукавах.
В нескольких местах прямо у дороги лежали сложенные аккуратными штабелями трупы, повернутые лицами вверх. Мертвецкий оскал зубов. Широко открытые стеклянные глаза устремлены в небо. В них в предсмертной судороге словно застыл немой вопрос: «За что?» Мы все притихли, опустив головы.
Колонна остановилась у ворот лагеря. Наши охранники спрыгнули на мостовую. Раздались крики:
— Раус! Аллес вег! Лос! Лос![31]
Стояла жгучая июльская жара. В дороге мы ее не ощущали, а тут в лицо повеяло раскаленным жаром. В нос ударил смешанный запах жженой резины, горелого мяса, шерсти. Было ощущение, что в воздухе не осталось кислорода — только гарь и удушающий смрад. Мы растерянно осматривались.
Нашим глазам открывалась огромная территория, в несколько рядов опоясанная колючей проволокой под током высокого напряжения. Я понял это по тому, как была натянута она на белые изоляторы. Они густо облепляли с двух сторон железобетонные столбы высотой не менее восьми метров. У самой земли столбы имели метровую толщину, а кверху суживались и концами загибались в сторону лагеря. На каждом висела мощная электрическая лампа с белым абажуром-отражателем. Столбы стояли на расстоянии друг от друга в шесть-восемь метров.
Это было лишь наружное кольцо проволочного заграждения. За ним на расстоянии двух метров проходило среднее, а еще через четыре метра — внутреннее, столь же мощное, как и два первых, и также под напряжением. По периметру проволочных заграждений через каждые сорок-пятьдесят метров возвышались каменные вышки, оснащенные прожекторами, крупнокалиберными пулеметами и телефонами.
Я увидел высоченную трубу, из которой вырывались рваные языки пламени и валил густой черный дым. Его гигантский столб, казалось, подпирал небо, резко обрывавшееся за сплошной стеной каменных блоков. В пелене этого дыма катилось вниз неправдоподобное, огромное, запятнанное пеплом багровое солнце.
Я подумал, что это какой-то завод, хотя до сих пор ничего похожего не видел.
Нас подвели к воротам, перед которыми пестрел опущенный полосатый шлагбаум. На всю жизнь запомнилась мне эта брама — врата Освенцима, через которые прошло пять миллионов людей со всех концов Европы, а вышли немногие.
Ворота напоминали арку огромного промышленного предприятия. Вверху на стальной сетке крупными металлическими буквами выведен лозунг: «Труд делает свободным». Позже в лагере я услышал добавление к этой поговорке: «Арбайт махт фрай — крематориум драй», что означало: «Труд делает свободным через три крематория».
Слева от ворот находились контрольно-пропускной пункт и караульное помещение. Сразу за проходной стояли деревянные бараки и кирпичные постройки, в которых размещались служебные помещения и различные хозяйственные: кухни, мастерские, бани, дезинфекционные пункты, парикмахерские, склады и прочее.
В глубине территории лагеря виднелись ряды каменных двухэтажных строений, напоминающих военные казармы. Это блоки. Их было несколько десятков.
Ближе к проволочной ограде, в отдалении от всех построек, стоял вросший в землю крематорий. Внешне он напоминал пекарню, построенную в сугубо немецком стиле. Это было широкое приземистое строение из бурого кирпича с островерхой кровлей под красной черепицей. Над нею, как меч, вонзающийся в небо, торчала двадцатиметровая квадратная труба. Из нее и валил густой черный дым. Пушистая жирная сажа, опускаясь на землю, покрывала все предметы, траву и цветы.
Узники, словно гуси, повытягивалм шеи и не сводили с крематория глаз.
— Что ж теперь будет? — в отчаянии спросил один.
— А будет то, что прямо через эту трубу вознесемся на небеси, — ответили ему.
Наконец шлагбаум подняли, распахнули ворота, и нас повели в лагерь. Каждый думал о своем, и все вместе — о неминуемой смерти.
«Гражданская оборона» — культурный феномен. Сплав философии и необузданной первобытности. Синоним нонконформизма и непрекращающихся духовных поисков. Борьба и самопожертвование. Эта книга о истоках появления «ГО», эволюции, людях и событиях, так или иначе связанных с группой. Биография «ГО», несущаяся «сквозь огни, сквозь леса... ...со скоростью мира».
В этой книге мы решили вспомнить и рассказать о ходе русско-японской войны на море: о героизме русских моряков, о подвигах многих боевых кораблей, об успешных действиях отряда владивостокских крейсеров, о беспримерном походе 2-й Тихоокеанской эскадры и о ее трагической, но также героической гибели в Цусимском сражении.
От редакции журнала «Знамя»В свое время журнал «Знамя» впервые в России опубликовал «Воспоминания» Андрея Дмитриевича Сахарова (1990, №№ 10—12, 1991, №№ 1—5). Сейчас мы вновь обращаемся к его наследию.Роман-документ — такой необычный жанр сложился после расшифровки Е.Г. Боннэр дневниковых тетрадей А.Д. Сахарова, охватывающих период с 1977 по 1989 годы. Записи эти потребовали уточнений, дополнений и комментариев, осуществленных Еленой Георгиевной. Мы печатаем журнальный вариант вводной главы к Дневникам.***РЖ: Раздел книги, обозначенный в издании заголовком «До дневников», отдельно публиковался в «Знамени», но в тексте есть некоторые отличия.
Летом 1941 года в составе Вермахта и войск СС в Советский Союз вторглись так называемые национальные легионы фюрера — десятки тысяч голландских, датских, норвежских, шведских, бельгийских и французских freiwiligen (добровольцев), одурманенных нацистской пропагандой, решивших принять участие в «крестовом походе против коммунизма».Среди них был и автор этой книги, голландец Хендрик Фертен, добровольно вступивший в войска СС и воевавший на Восточном фронте — сначала в 5-й танковой дивизии СС «Викинг», затем в голландском полку СС «Бесслейн» — с 1941 года и до последних дней войны (гарнизон крепости Бреслау, в обороне которой участвовал Фертен, сложил оружие лишь 6 мая 1941 года)
Книга рассказывает об ученом, поэте и борце за освобождение Италии Томмазо Кампанелле. Выступая против схоластики, он еще в юности привлек к себе внимание инквизиторов. У него выкрадывают рукописи, несколько раз его арестовывают, подолгу держат в темницах. Побег из тюрьмы заканчивается неудачей.Выйдя на свободу, Кампанелла готовит в Калабрии восстание против испанцев. Он мечтает провозгласить республику, где не будет частной собственности, и все люди заживут общиной. Изменники выдают его планы властям. И снова тюрьма. Искалеченный пыткой Томмазо, тайком от надзирателей, пишет "Город Солнца".
Труд журналиста-международника А.Алябьева - не только история Второй мировой войны, но и экскурс в историю развития военной авиации за этот период. Автор привлекает огромный документальный материал: официальные сообщения правительств, информационных агентств, радио и прессы, предоставляя возможность сравнить точку зрения воюющих сторон на одни и те же события. Приводит выдержки из приказов, инструкций, дневников и воспоминаний офицеров командного состава и пилотов, выполнивших боевые задания.