После долгих дней - [53]

Теперь Хосед знал, кто открыл богам тайну дильмунского золота, но он не упомянул об этом в рукописи, зарытой в Шуруппаке, чтобы люди никогда не узнали об этом предательстве. Также Хосед невольно был посвящен в запутанные детали доставки золота в Шумер, охраны золота жрецами из Дильмуна, понял, почему никто, даже его отец, не имел права заходить за решетку сада перед Дворцом Магов, а также в сам зиккурат. Не было для Хоседа больше ничего тайного, осталась только боль от потерянной навсегда жизни в Меде, от осознания вечной разлуки с отцом. Узнал Хосед также и о том, что отец, желая сохранить жизнь сыну, открыл Нергалу пароль, позволяющий войти в Золотой зиккурат. В эту минуту Хосед понял, что должен написать историю Меде, втайне от всех, с описанием всех сложных нюансов и замысловатых деталей, а также должен доставить рукопись на то место, где когда-то находился его маленький город. Сын Убар-Туту увековечил память о Шумере, Хосед увековечит память о Меде.

После долгой беседы Энки поднял правую руку и приблизил ее к лицу сына Убар-Туту, тот склонил голову. Было видно, как от руки Энки в сторону правителя Шумера идет тонкий голубой разряд энергии, он был похож на молнию, только струился медленно, как бы зависая над его головой. Сын Убар-Туту еле держался на ногах, но терпел. Когда голубой поток иссяк, Энки отвел руку, отвернулся и медленно пошел куда-то в глубь прибрежных зарослей в сопровождении аннунаков.

36

Все, чем Александр жил в последний месяц, это завершение книги по мотивам переведенного клинописного текста. Однако работать приходилось в сложной с моральной точки зрения обстановке. Спустя две недели после знаменательного заседания кафедры раздался звонок, и его вызвали к следователю. Следователь, достаточно объективный человек, не отвлекающийся на различные детали, связанные, например, с происхождением Александра, последовательно расспрашивал его о пребывании в мухафазе Багдада, об экспедиции, о причинах, заставивших его и Жака остаться. Александр объяснил, что не мог уехать и оставить лагерь без присмотра, кроме того, неожиданно появился спонсор, и Александр пытался как-то легализовать его содействие, но помешала война, спонсор исчез так же неожиданно, как и появился. Поиски Аббаса Ширази и его спутницы Гуль ничего не дали. А Жак задержался по собственной инициативе, так как не мог уладить вопрос об отъезде невесты, которая работала в багдадском Национальном музее и была местной жительницей. Но, к сожалению, доказать это было невозможно. Ни Жака, ни Наргиз уже не было в живых. Следователь внимательно слушал и делал записи в компьютере. Кроме того, отметил Александр, посольство никак не могло организовать его отъезд. Политическая обстановка ухудшилась, необходимо было ждать подходящего момента. А после того, как обнаружился зиккурат и на руках оказались ценнейшие артефакты, все еще больше усложнилось. Нужно было дожидаться особого случая, сопровождения, охраны. А дальше началось то, что началось. Их просто разгромили в одночасье, разграбили и нанесли увечья. А после госпиталя вообще выяснилось, что на месте зиккурата осталась лишь глубокая воронка размером в пятиэтажный дом. Все исчезло, все рассыпалось в прах. В руках у Александра оказалось лишь несколько изумрудов и рубинов, а также золотые звери с фасада зиккурата, но и они бесследно исчезли: на месте вентиляционного отверстия, в котором Александр спрятал артефакты, осталась лишь громадная дыра. Но в любом случае с исчезновением башни доказать принадлежность деталей к зиккурату было практически невозможно. Все сложившиеся обстоятельства были против Александра. Он это понимал. Понимал, что ничего не может доказать, и уповал только на справедливость. Если следствие, а затем суд посчитают, что Александр виноват, он готов понести заслуженное наказание.

В те дни, когда отец уезжал читать лекции в Лондон или Берлин, Александр приезжал в Буживаль. Он никак не мог наладить отношения с отцом, никак не мог просто приехать и поговорить с ним. Просто так, как ни в чем не бывало. Он давно простил отца, понял даже, что и прощать было не за что, но что-то удерживало, не подпускало его к старику. Когда долго не общаешься с человеком, даже самым близким, что-то уходит, испаряется, становится безвозвратным. Тебе кажется, что ты можешь вернуться в любой момент к отправной точке и все пойдет как раньше, но все растворяется в суматохе дней, исчезает, и человек становится иным, и расстояние между тобой и этим человеком делается непреодолимым, оно исчисляется сотнями бесконечных минут, которые ты провел где-то далеко, не с ним. Александр обменивался с отцом короткими фразами по телефону, тот что-то спрашивал, Александр отвечал, но затем отец передавал трубку маме, как-то неожиданно, на полуслове, это было похоже на то, как птица в мгновение ока взмывает в небо с ветки дерева и быстро-быстро пропадает из виду, а ветка трещит и покачивается, точно так же вздрагивало тело Александра, и еще долго в ушах отдавалось биение сердце.

И вот, в те дни, когда отец уезжал, Александр посещал Буживаль и подолгу просиживал в своей комнате, рассматривая старые фотографии Петербурга, усадьбы вблизи Стрельны, берегов Финского залива. Опять и опять на него смотрели прадед, прабабушка, дед с сестрами и братьями, бывшие крепостные. Он особенно любил фотографии с конюхом Митрофаном и лошадьми, которых отец называл Ветром, Звездой и Огнем. На некоторых фотографиях лошади бежали по кругу, на других Митрофан с любовью гладил их длинные гривы, раздавая каждому по куску сахара. Было в этих старых фото что-то невероятное, притягивающее как магнитом. Александр сам не понимал почему, но, именно глядя на эти фото с конюхом, в те непростые дни он захотел посетить, хотя бы раз в жизни, каждое из мест, которые видел на фотографиях, прикоснуться к уцелевшим камням и почувствовать аромат прошлого – тот аромат, который он ощущал в иракской провинции. Это было сильное желание, которое Александр хотел сохранить в тайне от всех: от мамы, от отца, от Пиоша. Он ловил себя на мысли, что, возможно, желание это возникло в связи с тем, что он дал подписку о невыезде, и это было подсознательным стремлением вырваться наружу из закрытого пространства, но желание это крепло с каждым днем. И Александр понял, первое, что он сделает, когда закончится расследование, состоится суд и он отбудет положенное наказание, он поедет туда в поисках Ветра, Звезды и Огня, в поисках мифического Митрофана, опустевшей усадьбы, от которой, возможно, остался лишь фундамент, он посмотрит на корабли на Неве, на Благовещенский мост, и, возможно, что-то изменится, что-то пойдет по-другому после долгих дней поисков и скитаний. Возможно, именно там его Меде, его Золотой зиккурат. И не нужно искать в чужих краях то, что всегда тебя ждет в родном доме, даже если этот дом разрушен до основания.