После долгих дней - [48]

За день до отъезда, получив разрешение от администрации Багдада, Ориоль, Александр и пятеро американских солдат отправились к тому месту, где был разбит археологический лагерь и которое теперь называли зоной Треугольника смерти[66]. По дороге Александр жадно вглядывался в уходящую за горизонт пыльную желтую пустыню и не узнавал привычную картину выжженного солнцем редкого кустарника и вытоптанной колючей травы – повсюду зияли глубокие воронки, дымились раскуроченные машины, словно лезвием по коже врезались в затуманенный скорбью взгляд страшные картины мертвых тел, лежащих у обочины. Но Александр ловил себя на мысли, что, как бы он ни старался внутренне сопротивляться всему происходящему, привыкание к войне, ко всем этим страшным картинам в духе Делакруа или Гойи, уже замыливало взгляд, притупляло чувства, эмоции. Он уже не с такой болью смотрел на бредущих по дороге крестьянских детей, не вздрагивал при виде сгоревших танков или движущихся навстречу машин с американскими солдатами. Он никогда не думал, что даже к этому кровавому хаосу можно привыкнуть за неделю, по-новому начать слышать и видеть, по-новому двигаться и дышать, полностью перестроиться, стать иным.

На месте раскопок древнего Меде не осталось почти ничего, что стояло нетронутым в тот день, когда Александр с Жаком и гостями из Эр-Рияда покидали лагерь. Теперь на том месте, где еще месяц назад кипела работа, не было видно ни одной палатки, ни одного археологического инструмента, ни одного предмета мебели. Все было разграблено, растащено до мельчайших предметов, вплоть до чашек, ложек, зубных щеток. Можно было слышать лишь хруст пробирок, стекол для микроскопа, сломанных шариковых ручек под ногами. Александр подумал, что в этом опустошении было что-то символичное, характеризующее нынешнее время, где все происходит катастрофически быстро, просто мгновенно. Город Меде, уничтоженный разгулом стихии многие тысячелетия назад, явился археологам как будто бы нетронутым, застывшим в движении, где каждый предмет быта, каждое зернышко в амбарах, каждый колокольчик на шее скелета буйвола, каждая золотая деталь на женских украшениях, на рукоятках мечей сохранились в первозданном виде. А от лагеря, который был разбит всего несколько месяцев назад, не осталась и следа. Александр шел сначала наугад, затем сориентировался по еле заметным, чудом уцелевшим указателям, проследовал по направлению к небольшому холму. Приходилось все время останавливаться и обходить воронки от снарядов, растяжек в этом месте не было, о чем предупреждала соответствующая надпись на английском и арабском языках, оставленная, очевидно, американскими саперами. Ориоль и трое солдат следовали за Александром неотступно, двое солдат ждали у машины.

В нескольких шагах от холма Александр с трудом разглядел оставленный Жаком указатель, свидетельствующий о том, что в десяти метрах располагалось то самое место, где был присыпан верхний ярус зиккурата, точнее, его крошечная часть. Обрадованный видом указателя, который уже и не надеялся найти, Александр направился в зону прерванных раскопок, как вдруг резко остановился и сделал шаг назад. Солдаты и Ориоль замерли, не решаясь даже приблизится к Александру.

– Что-то случилось? – крикнул Ориоль.

Александр оглянулся и молча поманил спутников рукой. Подойдя поближе к Александру, Ориоль и солдаты застыли в недоумении. В метрах трех от них начиналась гигантская воронка, она была похожа на глубокий овраг. Если бы не свежая земля, которая валялась повсюду огромными дымящимися кусками, Ориоль подумал бы, что лощина всегда была на этом месте, Александр попросту перепутал место, но, разбираясь в военном деле, в частности понимая кое-что в воронках, которые остаются после разрывов разного рода бомб и снарядов, Ориоль точно знал, что перед ними зиял не вырытый котлован, не результат природного катаклизма, это была воронка, похожая на те, что остаются после ядерных испытаний, но меньшего размера.

– Зиккурат был здесь? – спросил Ориоль.

– Да, – ответил Александр. – Кажется именно здесь, метрах в двух от нас. Но теперь его нет.

Огромный, бесконечно глубокий котлован, на дне которого чернела влажная, еще не тронутая зноем земля, производил завораживающее впечатление. Солдаты медленно пошли вокруг воронки, тщетно пытаясь понять, по чьему приказу на лагерь могла быть сброшена подобная бомба. Они то присаживались на корточки, то вставали, громко, перебивая друг друга, обменивались суждениями. Александр и Ориоль неподвижно стояли над обрывом.

– Вы говорили о каких-то гостях из Эр-Рияда? – неожиданно спросил Ориоль.

– Да. Они появились за две недели до того, как мы покинули лагерь. Сказали, что будут финансировать продолжение раскопок. Но потом они исчезли, просто как в воду канули. Последний раз я разговаривал с ними у дверей музея. Они сели в свой джип и уехали, пообещав связаться со мной в ближайшее время.

– Получается, что они видели, как вы раскопали верхний ярус зиккурата.

– Конечно же видели. И первые обнаруженные элементы декора – золотых зверей, рубины, изумруды.

– Да… А я не придал значения вашим словам. Теперь очень жалею об этом.