После долгих дней - [38]

24

Закончив с регистрацией артефактов, Александр отправился во французское посольство, чтобы затем посетить все необходимые инстанции, связанные с оформлением документов для вывоза находок в Сорбонну: министерство культуры, различные таможенные службы, наконец, за получением разрешения в администрацию Саддама Хусейна. Были десятые числа марта, обстановка настолько накалилась, что с Александром почти не разговаривали, не задавали вопросов, стараясь как можно быстрее оформить бумаги.

В тот день, когда Александр поехал по инстанциям, началась наступательная операция коалиции. Они ударили по «Ферме Дора» – жилому комплексу на берегу Тигра, к юго-востоку от Багдада. Разведка НАТО сообщила, что Саддам пребывает в этом месте, но сведения оказались ложными. В тот же день на частоте багдадского радио стали вещать американские военные радиостанции. Появились сообщения о том, что две иракские дивизии, дислоцированные в Южном Ираке, якобы готовы капитулировать. Через несколько часов по телевидению и радио Ирака выступил Саддам Хусейн и опроверг эту информацию. В обращении к жителям государства он призвал к сопротивлению американской агрессии и заявил, что в развернувшейся войне Ирак неизбежно выйдет победителем. Министр информации Ирака заявил о начале джихада и призвал всех правоверных мусульман к бою.

Самым проблематичным в такой обстановке был документ, который выдавался администрацией Багдада, но без него вывезти артефакты законным путем было практически невозможно. Во французском посольстве сотрудники упаковывали вещи, вздрагивая при каждом подозрительном шуме; все шло к тому, что со дня на день нужно было вывозить женщин и детей хотя бы на территорию Иордании, чтобы оттуда они могли долететь до Парижа. Говорили, опираясь на проверенные источники, что бомбардировка Багдада может начаться со дня на день, несмотря на то что Саддам Хусейн уверял граждан по радио и телевидению Багдада, что Америка не посмеет бомбить столицу Ирака. Для обороны страны были мобилизованы четыреста тысяч солдат иракской армии, которая располагала двумя тысячами танков, тремя тысячами артиллерийских установок, тремя сотнями истребителей, в распоряжении армии были также сто пятьдесят вертолетов. Но была практически разрушена система ПВО, коммуникации были ненадежными, радары и командные центры – уязвимыми. Кроме того, Ирак был окружен военными аэродромами и складами дружественных США государств. В посольстве были уверены, что американцы, британцы и их союзники воспользуются выгодной для них ситуацией. Но в случае бомбежки смертельная опасность коснется всех: француз ты, англичанин, представитель российского консульства или коренной житель Багдада, вероятность оказаться под обстрелом была высокой для всех.

Александру объявили, что, скорее всего, ему и Жаку придется уезжать вместе с женами работников посольства в Иорданию. Им предоставлялась охрана, другого случая, возможно, еще долго не представится. Придется оставаться в Багдаде и ждать разрешения, но сколько именно ждать – никто ответить не мог. Александр решил во что бы то ни стало успеть выехать вместе с женами и детьми сотрудников дипмиссии. Но опасения оставались, так как оформление необходимых документов могло затянуться на неопределенный срок и ехать пришлось бы без вещественных источников, которые послужили бы неопровержимыми доказательствами для его отчета на кафедре. В связи с последними обстоятельствами в голову Александра закралась крамольная мысль, грозящая ему, возможно, последующим увольнением: отправить Жака и Наргиз вместе с сотрудниками посольства, а самому остаться и ждать документов, которые позволили бы перевезти в Сорбонну пять образцов артефактов из золота и драгоценных камней, найденных на месте раскопок зиккурата. Разрешения Александр мог так и не дождаться, а вот застрять в Багдаде в разгар военного конфликта и окунуться с головой в пучину народного противостояния мог вполне. Но он не допускал мысли о возвращении в Париж без артефактов. Он должен был выступить на кафедре с таким докладом, который заставил бы замолчать – не просто на какое-то время, а на годы – всех его оппонентов, иначе его ждали фиаско, увольнение, а то и судебное разбирательство за самоуправство и прогулы, ведь экспедиция давно уже была свернута и все участники были вызваны обратно в университет. И более того, Александр подвергал риску жизни участников экспедиции, прежде всего Жака Виктуара, и это могло закончиться для археолога судом.

Но все планы, которые строил Александр, колеся между государственными учреждениями, в одно мгновение показались археологу пустыми химерами, когда, вернувшись к музею, он увидел внушительную толпу, собравшуюся у центрального входа. В первый момент Александр даже постоял в нерешительности, размышляя, идти ему через весь этот поток немиролюбиво настроенных людей или подождать в машине, когда они разойдутся. Все же Александр принял решение пробиваться к заднему входу и горько пожалел об этом, так как то с одной, то с другой стороны, его толкали, пытаясь ударить, притом целились в голову, выкрикивали непристойности и угрозы. Кто-то из-за спины схватил археолога за воротник рубашки и начал душить, но Александр выскользнул, потеряв несколько пуговиц и оставив в руках нападавшего оторванный кусок ткани. До входа, к счастью, оставались несколько шагов, Александр побежал, чувствуя, как пульсирует кровь в висках и бешено колотится сердце, позвонил в дверь, ему тут же открыли, наконец археолог оказался внутри, в безопасности, не в силах вымолвить ни слова. Александр молча смотрел на испуганных коллег, которые размахивали перед его лицом флаконами с йодом, перекисью и ватными тампонами. Оказалось, что он был весь в крови, хотя даже не заметил, как ему поранили плечо и расцарапали щеку. Тут впервые Александр испытал ужас. Это был не страх, не испуг, а именно ужас перед какими-то глобальными переменами в его судьбе, в судьбе всех, кто находился рядом. Мир менялся, рушился на глазах, и Александр почувствовал себя микроскопической пылинкой в бушующем хаосе мироздания, крошечной ракушкой в клокочущем от шторма океане. Он не боялся смерти, ему не было страшно, он был потрясен происходящим и впервые ощутил всю правду и всю чудовищность надвигающейся реальности. Стихия толпы, всепожирающая сила человеческого желания перемен надвигалась как землетрясение, как буря, как снежная лавина, и эта сила готова была уничтожить все, что стояло у нее на пути.