После добродетели: Исследования теории морали - [47]

Время от времени провозглашается, что наконец-то открыт истинный закон, управляющий человеческим поведением. Однако все эти предполагаемые законы имеют лишь один недостаток — они столь очевидно ложны, что никто, кроме социальных ученых, над которыми довлеет традиционная философия науки, не верит им. В качестве примера можно указать кривую Филипса в экономике или же формулировку Романа: «Если взаимодействия членов группы проходят с большой частотой во внешней системе, симпатии между ними будут расти, а это, в свою очередь, ведет к росту взаимодействий, сверх и помимо взаимодействий во внешней системе» (ложность последнего обобщения была убедительно показана Станиславом Андрески). Принимая во внимание, что конвенциональная философия социальных наук утверждает, что задачей социального ученого является получение законоподобных обобщений такого рода, а также и то, что социальные науки не ведут к такого рода законоподобным обобщениям, можно было бы ожидать враждебной и пренебрежительной позиции многих социальных ученых в отношении конвенциональной философии социальных наук. И все же этого определенно не происходит, и я обнаружил хорошую причину того, почему это не так уж удивительно.

Конечно, если социальные науки не представляют собой обнаружения законоподобных обобщений, основания для использования социальных ученых в качестве советников в правительстве или частных корпорациях становятся неясными, и само понятие управленческой экспертизы находится под угрозой. Центральной функцией социального ученого как советника-эксперта или управляющего является предсказание результата альтернативных политик, и если его предсказания не являются результатом знания законоподобных обобщений, статус социального ученого как предсказателя находится под угрозой — как оно, оказывается, и должно быть; ведь послужной список социальных ученых как предсказателей и в самом деле весьма плох, если такой список может быть вообще составлен. Ни один экономист не предсказал экономического застоя при одновременной инфляции до их наступления; в сочинениях монетаристов не найти правильного предсказания уровня инфляции (Levy 1975), а Д. Смит и Дж. Эш показали, что предсказания, произведенные на основании наиболее тонкой экономической теории, начиная с 1967 года делали менее успешные предсказания, чем те, к которым можно было бы прибыть исходя из здравого смысла, точнее, как говорят, из наивных методов предсказания, в частности, исходя из среднего уровня роста за последние десять лет в качестве направляющего обобщения, или же предсказания уровня инфляции, исходя из того, что следующие шесть месяцев будут подобны последним шести месяцам (Smyth and Ash 1975). Можно было бы умножать примеры неудач экономической науки (а в демографической науке ситуация еще хуже), но все это предприятие было бы в высшей степени несправедливо по отношению к представителям этих наук. По крайней мере экономисты и демографы ведут счет своим предсказаниям довольно систематически. А вот социологи и политологи не ведут систематических записей своих предсказаний, и те футурологи, которые обильно рассеивают свои предсказания, впоследствии редко, если вообще, упоминают свои ошибки предсказаний. В самом деле, в известной статье К. Дейча, Дж. Платта и Д. Сеньора (Science, March 1971), где перечислены шестьдесят два главных научных достижения социальной науки, впечатляет то, что ни в одном случае предсказательная сила перечисленных теорий не оценивается в статистических терминах — мудрая предосторожность, если принять во внимание точку зрения авторов.

То, что социальные науки дают весьма слабые предсказания, и то, что они не открывают законоподобных обобщений, может оказаться двумя симптомами одного и того же обстоятельства. Но что это за обстоятельство? Быть может, стоит просто сделать заключение, что слабость в предсказаниях усиливает вывод, следующий из соединения конвенциональной философии социальных наук и фактов о достижениях и просчетах социальных наук, вывод, что социальные науки в основном терпят неудачу при выполнении своих задач. Или же нам, вероятно, следует поставить под сомнение одновременно конвенциональную философию социальной науки и притязания на экспертизу со стороны социальных ученых, которые стремятся быть полезными правительству и корпорациям, испрашивая у них работу. Я полагаю, что истинные достижения в социальных науках сокрыты от нас — и от большинства самих социальных ученых — изза систематического искажения интерпретации этих достижений. Рассмотрим в качестве примера четыре интересных обобщения, сделанных современными социальными учеными.

Первый пример — это знаменитый тезис Дэвиса (1962), который обобщил на революции в целом наблюдение Токвилля, что французская революция произошла в период, когда за подъемом и удовлетворением до некоторой степени ожиданий последовал период неудач, когда ожидания продолжали расти, но сменились резким разочарованием. Второй пример — это обобщение Оскара Ньюмена, согласно которому уровень преступности растет в населенных пунктах со зданиями высотой до тринадцати этажей, а с повышением этажности выше этой цифры уровень преступности понижается (Newman 1973, р.25). Третий пример — это открытие Эгона Биттнера, относящееся к различию понимания того, как закон «встроен» в работу полиции, и понимания влияния того же фактора на практику работы судов и адвокатов (Bittner 1970). Четвертый пример касается споров, вызванных Розалиндой и Иво Фейерабендами (1966), по поводу тезиса, что самые большие и наименее модернизированные общества являются наиболее устойчивыми и наименее насильственными, в то время как на середине пути к современному состоянию общества в наибольшей степени подвержены нестабильности и политическому насилию.