После бала - [23]

Я подошла к парадной двери вместо боковой, через которую мы с Джоан обычно прошмыгивали в дом. Держа Томми на руках, я засомневалась, стоит ли звонить в звонок. Зачем я стою? Но на улице была жара в целую тысячу градусов, и чем дольше мы стояли, тем больше завивались мои волосы. Наконец я позвонила, и почти сразу же Стюарт открыл мне дверь. За его спиной появилась Мэри и, взяв мою сумочку и поцеловав меня в щеку, завела в дом. Я вяло поздоровалась со Стюартом, который, как и вся прислуга Эвергрина, не признавал меня. Он всегда был худощавым, постным мужчинкой; а теперь, в преклонном возрасте, еще и согбенным.

– Здравствуй, дорогая, – сказала Мэри. Она оценивающе и в то же время нежно осмотрела меня с ног до головы.

На ней была простая юбка и блуза – ее обычная форма. Если бы она родилась в эру брюк, она бы, кроме них, ничего не носила. Только одна вещь намекала на ее богатство: бриллиант размером с вишню на безымянном пальце. И конечно же, ее манеры, будто бы мир прогибался под нее, как, в принципе, он и делал, с тех пор как она вышла замуж за Фарлоу.

Она использовала свой недостаток красоты как преимущество. Никто не ожидал такой силы духа от столь непримечательной женщины. Она считала, что хорошая внешность – это фривольность, признак легкомысленности. Тем не менее она наслаждалась красотой Джоан. Я помню, как мы, собираясь на школьный бал, крутились перед зеркалом в ванной, а Мэри, стоя в дверях, наблюдала за нами – наблюдала за Джоан. Можно было бы подумать, что Мэри завидует красоте Джоан. Но то, что я увидела во взгляде Мэри в тот день, – не было ревностью. Это была гордость, это было особое восхищение.

– Сегодня ты – просто что-то, – сказала она, кивая на мой сарафан. Он был простым, прикрывал плечи и спадал на колени. – Сюда, – бормотала она, – Фарлоу в своем кабинете.

Фарлоу сидел за массивным письменным столом из красного дерева и рассматривал журнал – и это было выгодное для него положение: никто не мог бы подумать, что его мозг превращается в вату. Он выглядел совсем как тот самый привлекательный Фарлоу Фортиер, каким он был в моей юности. Возраст, конечно, оставил свои отпечатки: седые волосы, глубокие морщины на щеках, которые он заполучил, годами работая на нефтепромыслах. На столе стояла всего одна фотография в серебряной рамке: Джоан в детстве. Она сидела на пони и улыбалась в объектив.

Внезапно на пороге я засомневалась и разволновалась, но Мэри, положив руку мне на спину, подтолкнула меня вперед.

– Джоан? – подняв взгляд, спросил Фарлоу. Журналом, на который он глазел, оказалась какая-то дешевая желтая пресса, полная картинок как раз для его возраста.

– Нет, Фарлоу, – сдержанно сказала Мэри. – Это Сесе, лучшая подруга Джоан. Она вышла замуж за Рэя Бьюкенена. Она нам как вторая дочь.

Она подошла к Фарлоу, а я осталась глупо стоять у порога. Она разгладила воротник Фарлоу, помогла ему встать и проводила к креслу, жестом пригласив меня сесть рядом.

– Она жила с нами несколько лет, в старшей школе. Как долго, Сесе?

Как и у всех влиятельных женщин, у Мэри была память, как у слона. Но она хотела вовлечь меня в разговор.

Я прочистила горло:

– Два с половиной года. После того как моя мама умерла, а папа бросил меня. Каждое воскресенье мы обедали на улице. Дори подавала жареную курицу и бисквиты на одноразовых тарелках. Хорошо было.

На секунду Мэри взглянула на меня. Зря я упомянула Дори, которая ушла из семьи Фортиер под загадочным предлогом несколько лет назад.

Я хотела взять слова о Дори обратно, но тут заговорила Мэри:

– Дори с Иди так заботились о тебе и Джоан, и так долго…

Последний раз я видела Иди на похоронах мамы; в самом конце, во время приема гостей, она обняла меня. Эти объятия были такими знакомыми, что я закусила щеку, чтобы не заплакать. Мне хотелось, чтобы она никогда не переставала обнимать меня.

Услышав упоминание о Джоан, Фарлоу оживился. С болью я видела, что он очень красиво одет, в хорошо выглаженных льняных брюках и нежно-голубой трикотажной рубашке, ботинки сверкали, как всегда. Томми ежился у меня на руках, поэтому я поставила его на пол, предварительно посмотрев на Мэри, чтобы убедиться, что она не против; она кивнула. В кабинете не было третьего кресла, поэтому она присела на край письменного стола Фарлоу, напоминая мне, как ни странно, наставницу.

Томми пятился, пока не натолкнулся на мои колени. Рука сына была у него во рту, как и всегда в новой обстановке.

– Он стесняется, – сказала я. – Давай вытащим ручку изо рта.

Я пожалела, что не взяла игрушечный поезд, чтобы отвлечь его.

Внезапно Фарлоу хлопнул в ладоши.

– Какой прелестный мальчуган! – сказал он, смеясь. – Прелестный!

Я покраснела от смущения. Фарлоу наклонился вперед.

– Ты кто такой? – мягко спросил он Томми, а когда я посмотрела на Мэри, она, улыбаясь, пожала плечами. «Лучше посмеяться над чем-то, чем плакать», – всегда говорила она, если Джоан или я были чем-то расстроены. Я давно не вспоминала этого. Но во время наших драматических школьных лет она часто произносила эту фразу.

– Проблеск его недели, – сказала она, а я подумала, что речь идет о нашем с Томми визите, но она продолжила: – Когда приезжает Джоан.