После Аушвица - [6]

Позже сестра моей матери и ее семья переехали в Англию, чтобы скрыться от нацистов, и обратились в христианство. Это глубоко расстроило моего отца. Он считал, что если человек родился иудеем, то он должен им остаться. По его мнению, обращение в другую религию из-за страха преследования говорило об отсутствии твердости характера.

Помимо того что мы соблюдали еврейские традиции, мы участвовали и в жизни Вены точно так же, как другие австрийцы. Хотя мы не праздновали Рождество как таковое, мы приветствовали Святого Николая и его помощника Черного Питера в день их праздника, который приходился на 5 декабря. Многие годы я ждала подарка от Святого Николая, предшественника Санта-Клауса, – маленькую красную машинку с педалями. Я намекала о своем желании родителям за несколько месяцев до заветной даты и в долгожданный день просыпалась рано утром и смотрела под кровать: не появилась ли машинка за ночь? Этого так и не произошло, но моя первая настоящая машина, которую я купила, была красного цвета.

Должно быть, мама и папа считали, что мы получали более чем достаточно подарков и угощений, потому что иногда они заворачивали в оберточную бумагу подарки прошлых лет и вручали их снова.

По правде говоря, мы не испытывали недостатка во внимании и заботе. Каждый день мы навещали родителей моей матери, которые жили в более маленькой квартире на Хитцингер Хауптштрассе. Я сказала, что мы навещали бабушку с дедушкой, но по большей части во время этих визитов мы наблюдали их горничную Хильду, управлявшую домом, как начальник, но ужасно избаловавшую нас. Она была членом семьи целых сорок лет, и хотя бабушка формально считалась главной и в других ситуациях могла быть очень громогласной, дома она вела себя тихо и позволяла Хильде вести домашние дела так, как она считала нужным. Когда бабушка с дедушкой были вынуждены бежать от нацистов, Хильда следила за их квартирой до того момента, как окончательно вернулась к себе в деревню.

Единственным моментом наших каждодневных визитов, который я не любила, было приветствие прабабушки. Ее устрашающая фигура, вся в черном одеянии, довлела надо мной. Я говорила маме, что она «старая и противная», и умоляла не ходить к ней. Но, несмотря на мои протесты, меня всегда вталкивали в ее спальню, где я на цыпочках подходила к этой старой даме и нервно целовала ее в щеку.

К счастью, соблазнительная перспектива совместно проведенного досуга с бабушкой и дедушкой превосходила мои ожидания. В особенности я обожала деда. Он всегда находил необычные занятия для каждого из нас. Был он очень музыкальным, и Хайнц сидел рядом с ним на фортепианном стуле и смотрел, как дедушка делает глубокий вдох, закрывает глаза, а затем его руки порхают над клавишами. Музыка звучала великолепная, но дед мог играть только на слух, потому что, будучи молодым студентом, отказался учить нотную грамоту.

Возможно, я унаследовала его упрямство, но не унаследовала музыкального таланта. В то время как Хайнц проводил часы за игрой на фортепиано, а затем на аккордеоне и гитаре, я больше стремилась к общению.

Воскресным утром дедушка брал меня с собой в местную таверну рядом с железнодорожным переездом, где он выпивал кружку пива, а я съедала суп. Австрийские таверны представляли собой, скорее, кафе и винные сады, нежели пабы или бары; в них собирались мужчины, чтобы непринужденно поболтать. Больше всего мне нравилось сидеть рядом с дедушкой за столиком, в то время как официантка подносила нам суп-гуляш. Он был горячим, в большой чашке из нержавеющей стали, и его разливали по тарелкам, а я наблюдала широко раскрытыми глазами, сколько кусочков говядины упало в мою тарелку. Я находилась в центре внимания. Друзья дедушки с большим интересом слушали мои рассказы о том, чем я занималась на неделе и о моих увлечениях. Для меня это было раем.

В городе наша жизнь вращалась вокруг семьи, дома и школы. Горничная, позволяя нам выпустить пар, водила нас в парк рядом с Шенбруннским дворцом или на фильм, где играла актриса Ширли Темпл, а иногда в качестве поощрения и в знаменитый венский парк аттракционов Пратер. Но чаще всего мы ходили к родственникам родителей: к сестре отца Бланке и двоюродному брату Габи, который был моим лучшим другом. Сестра нашей матери, Сильви, и ее муж Отто тоже жили неподалеку, и я могла приходить играть с их маленьким сыном Томом.

Мне всегда нравились младенцы, я наблюдала за ними, и Том меня пленил. Однажды я увидела, как тетя кормит его грудью, и после этого мне пришла в голову идея попробовать таким же образом покормить своего друга Мартина у нас дома. Разумеется, в те детские годы никакой груди у меня не было, но мама Мартина застала нас врасплох и устроила грандиозный скандал. Я безмерно расстроилась из-за того, что она на время запретила Мартину приходить ко мне в гости. Было крайне неловко и стыдно.

В школе я усиленно занималась чтением, но пренебрегала арифметическими задачами. Во второй половине учебного дня мы часами писали на доске слова готическими буквами.

Но только на улице я оживала. Мне хотелось во всем походить на отца: нырять, плавать, бегать и лазить по горам. «Вы не должны ничего бояться!» – кричал он, вовлекая нас в какое-нибудь опасное занятие, которое щекотало нервы мне и приводило в ужас Хайнца.