После Аушвица - [5]

Хотелось бы мне сказать, что я была восхитительным ребенком, но я не унаследовала той легкости темперамента, которой обладал Хайнц. На одной семейной фотографии я сижу хмурая, втиснутая между родителями, с легким раздражением поглядывая, как бы они между делом не обратили внимания друг на друга или на Хайнца.

Я постарела, но осталась не менее своенравной. Я отчетливо помню, как провела множество вечеров, стоя в углу комнаты, где я должна была хорошенько подумать о каком-то проступке, а затем извиниться. Я ходила вокруг стула из гнутой древесины, водя пальцем по сиденью и повторяя, что никогда не попрошу прощения.

Эти сцены часто возникали из-за разногласий по поводу еды. Мягко говоря, я была привередливым едоком и ненавидела овощи. Обычно я оставлялась в одиночестве за столом после того, как все остальные уже поели, и мне было запрещено уходить, пока я не съем все на своей тарелке. Часто я прилепляла горошинку за горошинкой к обратной стороне стола.

Однажды вечером родители пожелали нам спокойной ночи и уехали на вечер, в то время как Хайнц и я ужинали вместе с нашей горничной. Еда состояла из костлявой рыбы, и я ненавидела вытаскивать острые кости изо рта. В середине трапезы мама позвонила, чтобы узнать, как мы. «Они в порядке», – сказала ей горничная, прежде чем я подбежала к телефону и, выхватив трубку, громко запротестовала: «Я не в порядке! Мы едим рыбу, в ней много костей, и я ненавижу ее!»

Естественно, мама велела мне вернуться за стол и немедленно закончить ужин. Но иногда я задаюсь вопросом, не поддерживало ли меня это стремление к упорному неповиновению позже, в бесконечно более трудных обстоятельствах, когда мне действительно важно было не терять ни капли жесткого своеволия, чтобы не сдаться?..

В первые годы моей жизни наша квартира представляла собой средний этаж большого дома, построенного в девятнадцатом веке в Хитцинге. Этот район славился своими парками и садами. Летний дом Габсбургов, дворец Шенбрунн, был за углом, и известный архитектор Отто Вагнер спроектировал поблизости остановку метро лично для императора (он воспользовался метро дважды). За углом, на кладбище, имелась устрашающая коллекция покойных австрийских аристократов, что делало это место одним из самых престижных в городе.

Какой ухоженной и комфортабельной, должно быть, казалась эта местность недовольному своей судьбой и бесперспективному художнику, который прошелся по Хитцингу в первом десятилетии ХХ века… Адольф Гитлер приехал учиться в Вену, чтобы поступить в престижную Венскую Академию изящных искусств, но, несмотря на дополнительные занятия, он провалил экзамены дважды.

Наш дом на углу улицы Лаутензакгассе походил более на замок, чем на обычную загородную виллу, с его большой башней и большим садом, где мы часто праздновали дни рождения.

Я очень любила наш оживленный дом. Мы не были богаты, но жили в уюте и тепле, а стеклопакеты защищали нас от суровых венских зим. У нас была горничная, которая жила в маленькой комнате за кухней, и другие женщины приходили каждую неделю, чтобы помочь со стиркой и шитьем.

Если бы вы могли заглянуть к нам, то увидели бы меня в нише моей спальни, сидящую за столиком, на котором стоит чайный сервиз, или всех нас за обедом в столовой, украшенной цветастыми обоями. Ночью можно было бы услышать, как Хайнц шепчет мне что-то на большой веранде, пока мы смотрим на звезды, и рассказывает свои любимые истории из книг Карла Мая про Виннету и Старину Шаттерхенда.

В нашем районе жило мало евреев, несмотря на то что имелась синагога, и мы с Хайнцем в действительности начали узнавать историю своей религии и культуры только тогда, когда пошли в школу. Все австрийские дети обязательно получали религиозное образование. Для подавляющего большинства учеников это означало изучение основ католицизма, но мы три раза в неделю посещали отдельные уроки – таким образом, все понимали, что мы евреи.

Нам нравились уроки религии, и мы с воодушевлением стали отмечать еврейские праздники и соблюдать традиции. Родители поддержали наш интерес и послушно начали зажигать свечи в пятницу вечером, перед Шаббатом. Пятничные вечера стали особым событием: мама звала Хайнца и меня, и мы помогали ей накрывать стол для субботней трапезы. Выкладывалось наше лучшее столовое серебро и фарфоровая посуда, свечи ставились в подсвечники – и это действо было самым главным для меня за всю неделю. Я гордилась тем, что росла в еврейской семье.

Однако ни отец, ни мать особо не интересовались религией. Мама была совершенно не осведомлена о многих иудейских обрядах, папа также не соблюдал ритуалы, однако очень переживал о сохранении нашего культурного достояния. В повседневной жизни это проявлялось в семейных празднованиях еврейской Пасхи и в полном отказе от свинины. Но случались времена, когда наша религия все-таки заявляла о себе гораздо более серьезно.

Иногда наша горничная-католичка брала нас с собой на мессу. Я думаю, делала она это в основном для того, чтобы просто иметь возможность самой ходить в церковь по воскресеньям, и я знаю, что у многих еврейских детей был такой же опыт, потому что большинство домашних работников в Вене были крестьянами из больших католических семей. Я наслаждалась этими прогулками, особенно церемонией, видами и запахами католической божественной литургии. Но когда мой отец узнал об этих поездках, он был в ярости и немедленно уволил нашу горничную.