После Апокалипсиса - [10]

Удивительно еще, как спокойно он произносил это слово. За одни только разговоры о стерилизации можно было загреметь года на три исправительных работ.

— Что же сделать? — спрашивал Стас, боязливо оглядываясь. Доктор хмыкал и раскрывал свой металлический чемоданчик.

— Преодолевать качественный порог, — непонятно отвечал он. — Эпидемии тридцатых косили род людской, как траву, и многим казалось, что еще пара лет — и наступит конец света. Однако потом колесницы неожиданно остановились…

— Какие колесницы?

— Джаггернаута, — отвечал Доктор еще более непонятно. — И система даже пришла в некое подобие равновесия. Эпидемии сошли на нет, но зато начались мутации. Понимаешь, мальчик, это как если бы кто-то спустил всю воду из моря и оставил только самую чуточку на дне. Представляешь, что бы там осталось? Ил, грязь, гниющая биомасса…

— Что же делать? — снова спрашивал Стас, косясь на чемоданчик. В чемоданчике лежали пузырьки из толстого стекла, в которых плескались разноцветные жидкости. Было там и еще кое-что, но совсем уж непонятное, похожее на большие, затянутые бурой паутиной соты. — Вы знаете, что делать, Доктор?

— Перед тем как эпидемии набрали силу, — говорил Доктор, — в Центре, где я работал, придумали одну штуку. Нам не хватило каких-то десяти лет — если бы ее довели до ума, мета-вирусы были бы нам не страшны. Это было что-то вроде очень мощного биологического антиоружия.

Стас смотрел на него, не понимая.

— Антиоружия? Как это?

— Долго объяснять, — отмахивался Доктор. — Просто представь, что человеку, получившему дозу этого средства, были не страшны ни вирусные аэрозоли, ни зараженная вода, ни токсин-энзимы… А ведь оно еще и продолжительность жизни увеличивало…

— Так в чем же дело? Почему сейчас нельзя его использовать?

— Работы не были завершены, — объяснял Доктор. — Это средство действует, но избирательно и каждый раз по-разному. Точнее, функция защиты у него сохраняется всегда, а вот побочные эффекты…

— Что за побочные эффекты?

Доктор кривился, как будто учуяв запах тухлятины.

— Разные. Невозможно предсказать. И еще одно — мы научились вводить его… ее… это средство… только детям. Не старше двенадцати. Тебе, например, уже поздно, мой мальчик. Сколько тебе лет?

— Пятнадцать.

— Тебя она просто убьет, — сокрушенно качал головой Доктор. — Но я мог бы научить тебя работать с ней, и, когда я доведу свои исследования до конца, мы смогли бы вместе прививать детей… мне нужны помощники, один я не справлюсь… здесь, у вас, довольно много здоровых детей, с которыми можно работать…

У Стаса загорались глаза, и он снова наклонялся над чемоданчиком.

— Это она, да? — спрашивал он и тут же спохватывался: — А почему вы все время говорите про средство «она»? Она — это такая вакцина, да?

И тогда Доктор покачал головой.

— Нет, мальчик. Это не вакцина. Это вообще не похоже на все, о чем ты слышал до того. А «она»… знаешь, в Центре, где я работал, мы дали ей кодовое имя. Мы назвали ее Пакость.

3

Стас добирается до Убежища уже в темноте. Петляет по вымершим улочкам Желтого квартала, получившего свое название от странной болезни, погубившей его жителей — кожа у них становилась желтой и хрупкой, как осенние листья, отслаивалась тонкими сухими пленками, а новая почему-то не нарастала… Сейчас Желтый квартал — самое безопасное место в городе. Вирус, вызвавший болезнь, мутировал и поражает теперь только собак и кошек. Но известно об этом опять-таки немногим, так что шансы встретить здесь кого-то из Защитников равны нулю.

Убежище расположено в глубине запущенного сада, обнесенного двумя рядами колючей проволоки. Когда-то в саду находился фильтрационный пункт: коллеги Доктора отделяли здесь зерна от плевел, то есть тех, кто был уже безнадежен, от тех, кому еще можно было чем-то помочь. Потом безнадежные убили коллег Доктора и насадили их головы на шипы ограждения. Самому Доктору повезло — он в тот день находился далеко от фильтрационного пункта, в своем исследовательском центре. А когда вернулся, в живых не было уже никого: ни убийц, ни убитых…

Стас обходит защищенный колючкой сад по большой дуге. Забирается на крышу полуразвалившегося кирпичного сарая, оттуда на дерево, чьи могучие ветви протянулись к ограде бывшего фильтрационного лагеря, словно покрытые коростой руки больных «червивой горячкой». К одной из ветвей привязана тарзанка — шнур из гибкого материала с небольшой перекладиной на конце. В свободном состоянии тарзанка совсем маленькая, снизу, с земли, ее не видно. Но стоит Стасу, вцепившись в перекладину, оттолкнуться ногами от развилки, шнур начинает вытягиваться. Стаса проносит чуть выше ощетинившегося шипами ограждения — он инстинктивно поджимает ноги, чтобы не зацепиться кроссовками за проволоку. Отпускает перекладину и мягко падает в огромную кучу осенней листвы, заботливо собранную здесь Младшими. Тарзанка с тихим чмоканьем сокращается до своей обычной длины и исчезает в ветвях дерева. Младшие обожают эту игру, да и сам Стас любил ее, когда был поменьше. Сейчас он предпочитает возвращаться в Убежище, как все взрослые люди, — через ворота. Но если Джемал и остальные Защитники взялись за него всерьез, у ворот, скорее всего, ждет засада…