После 1945. Латентность как источник настоящего - [96]

Что касается моего электронного справочника, то я хочу начать с воспоминания и отдания дани факсу Карла Хейнца Борера – в лучшем случае полуэлектронному аппарату. Сей отважный факс передал много прекрасных от руки написанных (и иногда опасно воодушевляющих) писем из Лондона в Калифорнию, пока механическая перегрузка – за которую я несу полную ответственность – не закончила дни его жизни. До моего высокоуважаемого друга Гарольда Блума добраться нельзя даже с помощью факс-машины, и он редко отвечает на письма. И классический медиум печатного слова – это мой единственный способ поблагодарить его за то, что он в самом начале прочитал книгу (что было приятным сюрпризом для меня). Неудовлетворенность Клауса Бирнстайла заставила меня переписать последнюю главу, и благодаря ему я вовремя остановился. Лиса Блок де Беар прекрасно поняла, почему граф Шпее просто обязан был оказаться на страницах этой книги (и не просто потому, что она из Монтевидео). Бессчетное количество раз Виттория Борсо находила слова, которых мне недоставало. Неутомимо продуктивный Хорст Бредекамп подарил мне смелость и интеллектуальную энергию, чтобы завершить рукопись так, как я (или он) считал это должным. Если какие-то английские обороты в этом тексте покажутся читателю особенно удачными, то они – дело рук и головы Эрика Батлера. Когда мне не понравилось, как я написал про Бразилию, Педро Доблабела Хангас ободрял меня до тех пор, пока я не сообразил, как будет правильно (надеюсь). Соня Филиц беззаветно воевала (и я думаю, это было не всегда просто) с моим нарциссизмом. И как раз перед своей безвременной кончиной мой друг Иегуда Элкана прочел рукопись и дал мне, автору, родившемуся в Германии 1948 года, то важнейшее и решающее уверение, которое мне было нужно. Гриша Фрайдин, который иногда превращается во что-то вроде старшего брата, посылал мне трогательнейшие послания из Санкт-Петербурга. Хайке Гфрерайс настоял на том, чтобы организовать публичные чтения на английском для немецкого национального архива. Нориин Кхавайя (которая, как никто, читает поствоенного Хайдеггера) подарила мне в своей теплой сердечной реакции ту прекрасную, опасную и ободряющую иллюзию, что я могу хорошо писать. Флориан Клингер сделал невероятно проницательное (и наименее латентное) разграничение между согласием (agreement) и расхождением (divergence). Иоахим Куппер сказал мне, что это хорошая книга для чтения в дождливые воскресные дни в Берлине. Хеннинг Мармулла оставался неколебим перед лицом бесконечных глупых вопросов и завиральных предложений – просто потому, что он друг, верящий в книги больше, чем в их авторов. Франсуаза Мельтцер заставила меня осознать, чего же я всегда хотел достичь. Серхио Миссана – притом что он сам писатель первого ряда – нашел нечто «литературное» в написанных мною страницах. Людвиг Пфайффер обладает огромным интеллектуальным вкусом, и я полностью доверяю ему. Марчи Шор пишет такие прекрасные письма, что отвечать на них можно разве что в книгах. Мартину Зеелю рукопись понравилась; несмотря на то что это не его стиль, мои главные ставки он понял настолько хорошо, что даже дух захватывает. Ян-Георг Соффнер прочитал каждое слово – и по нескольку раз – начиная с первой страницы первой главы. (Он знает книгу лучше, чем ее автор, и поддерживал ее создание так, как это могут делать только итальянские крестные отцы и американские чемпионы в среднем весе.) Петер Слотердайк резюмировал то, что я хотел сказать, в двух предложениях. (Одно из них опечалило меня – другое заставило почти гордиться собою.) Реакции Хосе Луиса Вилаканьяса, если бы они могли предварять этот том, были бы куда лучшим введением в тему, чем сама работа, которую они бы представляли.

Некоторые из тех, кому я надоедал написанным, показали мне, насколько важна им эта книга, тем, что дали мне понять, насколько она им не важна (или по крайней мере насколько им не важна та или иная глава). Кристиан Бенне посчитал, что для автобиографии еще слишком рано. Мара Делиус ограничилась обильной похвалой тем текстам в книге, которые ей действительно понравились. Козана Эрам посчитала, что я не до конца информирован. Амир Эшель вежливо не ответил. Ингрид Фернандес, meine liebe Studentin[207], поставила мне B с минусом (боюсь)[208]. Ганс-Мартин Гоже был не слишком в восторге (говоря мягко). Агнес Гаярд нашла большую часть глав незаконченной. Ронмел Навас был достаточно дружелюбен, чтобы сообщить мне, почему ему не понравилось написанное. Мелани Мелер и Ксави Пла, думаю, предпочитают другие мои проекты. Сергей Зенкин явно хотел, чтобы я все переписал.

Другие читатели поддерживали меня самым сдержанным, дистанцированным и действенным образом. Кристин Аббт связала латентность и забвение. Андино ин Эужен, мой студент, оказался невероятно щедр, сообщая мне, без каких-либо «практических причин» на это, свои реакции на книгу. Гордон Бленнеманн сказал, что пропустил станцию метро, читая очередную главу. Блисс Карнохан – что все главы достойны называться «tours de force»[209]. Адриан Дауб (как и Дан Эделстайн) написал, что у него нет возражений. Капл Эллерброк явно предпочитает беседу со мною чтению моей прозы. Моника Фик пишет прекрасные письма, полные увесистых комплиментов, которые кажутся нежными как перышки. Денис Гигант, ее по-соседски добрые суждения и симпатия согревают порой мне сердце, а иногда и холодные утра. Ганс-Йорг Нойшэфер потерял сон из-за последней главы. Арон Родриг сказал, что книга может заинтересовать историков. Мэдс Розендлаль обучился искусству разделять радость. Андреас Росенфельдеор, потеряв запись одного из наших разговоров, попросил, чтобы мы провели еще два или три. Линдси Уотерс заинтересовался книгой ближе к концу, Лаура Уитмен не может не проживать свое прошлое философски, а Раймару Зонсу хотелось узнать побольше. Я всех их благодарю.