После 1945. Латентность как источник настоящего - [64]
Постарайтесь на миг вообразить хутор в Шварцвальде, каким его выстроили жители деревни несколько столетий назад. Дом обрел свою форму в способности собирать в едином измерении вещей богов и смертных, небеса и землю. Она, эта способность, поместила домик под горою, чтобы защитить от ветра, и рядом с источником, что поит его луг. Она подарила дому его широкую крышу с черепицей и под прямым углом, чтобы лучше выдерживать снег и удерживать тепло в комнатах в долгие зимние ночи с их холодными ветрами. Не забыла она и нишу для креста за столом, где обычно едят, и есть у нее священные места для колыбели и для дерева мертвых (ибо так называют они «гроб»); и так она придала многим поколениям под одной крышей форму их путешествия сквозь время[177].
Описания, подобные этому, позволяют почувствовать себя внутри защищенного пространства; они несут в себе пафос, который может сделаться порой невыносимым – а порою и ощутимо неподлинным – для многих из нас. Но все равно важно понять, что философия Хайдеггера трансцендирует простое желание защиты. Хайдеггер переходит к разработке идеи «четверицы» (Geviert) – собирания вместе земли и неба, бессмертных и смертных, – задающей концептуальную структуру его описания крестьянского дома. Четверица позволяет Хайдеггеру поставить все эти материи в онтологический фокус; четверица поможет нам также изменить наше отношение к объектам материального окружения.
В этом контексте, я считаю, центральным хайдеггеровским концептом является бездна или пустота (Leere). Примечательно, что философ не фокусируется на пустоте как на вместилище, которое должно представлять защиту и убежище, он говорит о пустоте, которая имеет онтологическую функцию – а именно вбирает в себя различные измерения и вещи. Сфокусировавшись на этом аспекте пустоты – что любопытно, в беседе с дзен-буддистом, произошедшей в 1958-м, Хайдеггер смог очень кратко описать свой интерес: «Пустота, о которой я говорю, это не негативное ничто. Если мы постигнем пустоту как пространственный концепт, то тогда мы должны будем сказать, что в пространстве именно пустота и сводит вместе, и собирает вещи»[178]. Статья Хайдеггера «Вещь» еще подробней развивает ту же самую мысль. И здесь нас не может не поразить сам предмет, который философ выбирает, чтобы проиллюстрировать, что такое «вещь». Потому что в очередной раз в интеллектуальном мире после 1945 года этим предметом становится «чаша»[179]. Как Хайдеггер подчеркивает с самого начала, что дает чаше ее качество вещи, так это ее статус емкости (Gefäs): «Чаша есть вещь в качестве емкости». Что имеет значение в чаше-как-вместилище, однако, это ее пустота. Этот аспект – важней, чем материальная форма, в которой она сделана, и ценность ее практического использования: «Вещественность емкости покоится вовсе не в материале, из которого она состоит, а во вмещающей пустоте» («Das Dinghafte des Gefӓsses beruht keineswegs im Stoff, daraus es besteht, sondern in der Leere, die fasst»). В характерной для Хайдеггера манере он всего лишь «размышляет над интуициями» вместо того, чтобы «развивать доказательства»: «Подношение чаши есть дар потому, что дает пребыть земле и небу, божествам и смертным. Пребывание тут, однако, уже не просто постоянство чего-то наличного. Пребывание есть событие». Пребывание придает каждой вещи все, что ей свойственно («Verweilen ereignet»). «Оно выносит четверых в ясность их собственной сути». «Дар лития является даром в той степени, в какой он творит статичное пребывание чего-то между землей и небом. Бессмертными и смертными. Но пребывание – это не простое сохранение чего-то, что есть-в-присутствии-тут-под-рукой. Статическое пребывание – это событие назначения каждой вещи тех свойств, что будут ей свойственны («Verweilen ereignet»). Оно дает каждому из четырех измерений то, что им свойственно». И, повторимся, для вещности чаши как принимающего сосуда значение имеет вовсе не его потенциал защиты и убежища. Вместо этого значение имеет его возможность вводить в фокус внимания онтологические качества объектов, нас окружающих. Например, это и глиняная материальность чаши, но также и то отношение, которое имеет вода к небу, его связь с человеческим Dasein, которую он предполагает точно так же, как и (совсем другое) присутствие бессмертных. «Простая» чаша вводит все эти четыре измерения в единый фокус.
