Посланники - [2]

Надеюсь, вам повезёт тоже. И буду очень рад, если моё предположение окажется верным.

Павел Матвеев

Санкт-Петербург, декабрь 2014

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.

Лотан

"Люди становятся орудиями своих орудий"

Генри Дэвид Торо.

К началу третьего года университетских занятий мне понадобился оригинал текста Марка Аврелия "К самому себе", и кто-то посоветовал заглянуть в лавку букиниста.

Здесь было тесно и пахло старинной кожей, но стеллажи с книгами Платона, Сенеки, Монтеня, Аристофана и уж, конечно, плакат "Книги – хороший способ поговорить с тем, с кем разговор невозможен"* придавали ощущение уверенности и уюта.

Худой, чуть сгорбленный с болезненным лицом букинист сконфуженно пробормотал:

- В данный момент этой книжки в лавке нет, но обещаю достать.

- Очень нужно! - сказал я.

Букинист одобрительно кивнул.

- Великие книги наполнены жаждой своего поколения поделиться пережитым со следующим поколением, и каждая такая книга прокладывает тропинку к новым книгам, даже тем, которые ещёне написаны. Завтра начинается вчера.

Я пожал плечами.

- Однако в каждом ли поколении отыщется личность, подобная Платону или Сенеке?

Букинист продолжил:

- Для того, чтобы написать хорошую книгу, быть личностью выдающейся не обязательно; достаточно быть просто хорошим писателем, а что касается пережитого, то этого во все времена бывало в избытке. Надеюсь, литература ещё не раз клюнет пребывающего в растерянности читателя и в глаза, и в лоб, и в темечко и в... Слова, имеющие вес, были всегда, и всегда будут…

Рука букиниста потянулся к книжке в кожаном переплёте.

- Вот тут чуть ли не на сотне страниц описана сцена перед казнью Иисуса, попросившегозавязать ему глаза. Потрясающе! Думаешь почему?

Я предположил:

- Иисусу стало страшно.

- Возможно.

- Разве не так?

Взгляд букиниста скользнул мимо меня.

- А если допустить, что в просьбе Иисуса таилось чувство стыда за человечество?

Я молчал.

Букинист рассмеялся:

- Древний римлянин не сомневался в том, что чувство влюблённости ему внушил бог Купидон; чувство воинственности бог Марс, удачную торговую сделку бог Меркурий. Миром управлял идеал, в мыслях царила ясность, пока однажды не наступило время всеобщего хаоса и неразберихи. Взамен прежним верованиям появились новые, чарующие слух слова: Равенство, Счастье, Свобода, Прогресс. Потребовалось какое-то время, после чего этислова поблекли, поизносились, а то и вовсе стёрлись. Наступила власть гильотины,электрического стула, газовых камер, атомных бомб. Мир покрылся запахом гнили. Идеализм стали считать роднёй идиотизма. Телевизор, газеты нас отучают думать самостоятельно, а мы не возражаем – неведение помогает оправдываться и смутный груз с души снимает.

- Предлагаете вернуть утерянных богов?

*Фредерик Бегбедер.

- Почему бы нет? Максима "Mundus vult decipi"* бытует веками, - отозвался букинист и раскрыл другую книжку.

- А вот здесь говорится о пролитой человеческой крови. А кто её пролил? Ну, да – люди, вроде меня, тебя, всех нас. Люди страшатся болезней, наводнений, голода, крыс, засухи, войн, но, кажется, больше всего их пугает правда, ибо она не бывает общей на всех, а лишь такой, какой каждый видит её краем своего глаза, улавливаем краем своего уха, воспринимаем краем своего мозга. Видимо, поэтому-то настоящим писателям интереснее не правду искать, а истину, которую суждено искать вечно. При удобной правде проще позволять себе совершать поступки, на которые при иных обстоятельствах, решаться не посмеешь.

Голос букиниста был глухим, неторопливым.

Я напряг память.

Я узнал этот голос…

…Однажды –

из комнаты отца послышался глухой, неторопливый голос. Гость говорил о Париже, о своей маме-еврейке и отце-французе, о кумире молодости – генерале де Голе, а потом разговор зашёл о последней картине отца "Кошки". Гость был огорчён тем, что эти создания, привлекая к себе внимание писателей, художников, композиторов, сами к миру книг, песен, картин питают, вроде бы, полное равнодушие.

Отец долго молчал, а потом пояснил, что в глазах этих бессловесных созданий его привлекают к себе выступающие необычные, загадочные пятна, некое отражение недоступных людям смутных красок. А ещё он сказал, что часто задумывается над тем, отчего кошки, умеющие столь мучительно стонать и так пронзительно кричать, никогда не смеются.

Вдруг в комнате отца зазвучал один из ноктюрнов Шопена, и я, чтобы сосредоточиться на чтении "Царя Эдипа", прикрыл дверь…

…Теперь я беспокойно поёжился и спросил:

- Думаете, такого рода обстоятельства меня коснутся?

- Возможно, что пронесёт… - букинист ткнул пальцем в томик Элиота и прочёл:

"Мы будем скитаться мыслью,

И в конце скитаний придём

Туда, откуда мы вышли". **

- А затем? - спросил я.

- Окаменеем! Нас не убудет…

Я прикусил губу и напомнил о книжке Марка Аврелия.

- Достану! - пообещал букинист и принялся по памяти читать бесконечно длинный кусок из Вергилия.