Послания себе (Книга 3) - [48]

- Сегодня просто день посещений. Как будто вы сговорились приехать сюда именно в этот час.

Тессетен вытирал вымазанные глиной руки, рукава его рубашки были по-рабочему подкатаны, повязка на голове почти распуталась, и концы ее падали за плечи; Сетен не поправлял ее, чтобы не испачкать.

- А-а-а! - насмешливо протянул он. - Экскурсия! А где же твои дети Природы, сестренка? Ты не всех сюда притащила?! Если мне не изменяет зрение, то я вижу всего-навсего одного... м-м-м... как там его? Орангу-Тангу? Павиана? Мартышку?

Ишвар насупился: кое-что из речей белого бога он все же понял, но не сообразил, почему же тот сердится на его род.

- Ты невозможен, Сетен! - Танрэй сжала губы.

- Как будто, сестричка, ты только что об этом узнала... Но разве мне не простится столь маленькая слабость за мой благородный порыв помочь нашему созидателю и внести посильную лепту в его безу-у-умно великое дело?

Она не смогла сдержать улыбку, как и Кронрэй.

- Если тебе не трудно, золотая муза... - он указал на повязку и склонил к ней взлохмаченную светловолосую голову.

Танрэй аккуратно поправила влажный от пота холщовый шарф, охватывавший лоб и придерживавший ситцевую накидку. Он стоял перед нею, словно укрощенный причудливый бык, отведя руки и покорно согнувшись. В его русых волосах уже проглядывала седина, хотя, как было известно Танрэй, Сетену не исполнилось еще и тридцати семи. Она успела заметить, что от него веет какими-то травами, заваренными в полную Селенио - непременно в полную! И еще - молоком, потому что все знали, как любит молоко экономист. В особенности - запивать им яичницу.

- Благодарю, сестренка, - он выпрямился.

Тут в выходящем на северный конус окне храма, еще не застекленном и не украшенном, показалась женщина. Видно ее было плохо, но Танрэй догадалась, что это - Ормона. Увидев их, жена Сетена остановилась и сложила руки на груди.

- Прошу вас! - Сетен указал на ведущие вниз ступени. Посетите сектор отшельника, как говорится...

Ишвар боязливо попятился. Натаути лег у входа и выпустил длинный розовый язык, так что Танрэй спустилась за Сетеном в одиночестве.

- Твой пес мне доверяет, сестрица! - усмехнулся экономист, слегка поддерживая ее под локоть при крутом спуске.

- Почему бы ему не доверять тебе, когда он родился у твоей волчицы? И знает он тебя гораздо дольше, чем даже меня...

- Если бы все дело было в давности... - Тессетен не договорил и отвел глаза, когда она обернулась.

- А чем ты здесь занимаешься? Я думала, сфера твоих интересов лежит далеко за пределами прекрасного... - ей нравилось платить сторицей за обиды прошлого, когда он со своей женой потешался над ее практической непригодностью.

- Я думаю. А если что-то и помогает мне думать, так это вот, - он кивнул на гончарный круг и на валявшиеся там и здесь забавные фигуры, геометрически походившие на шары и полусферы, но гораздо более затейливые. - И другим приятно, и мне удобно. Сижу вот я и раздумываю, как бы в очередной раз вытащить твоего безнадежного муженька из нелепой ситуации с нашими соотечественниками... Столько вариантов появляется... А знала б ты, сколько их отпадает!..

- Что же все-таки случилось?

- То, о чем я говорил давно. Твой муж - идеалист, ему сложно понять, что в любой точке нашего шарика мы будем зависеть от Оритана. Такие дела сразу не делаются. Будь ты хоть семи пядей во лбу, а идти с голой задницей против стаи дикобразов... Ну, быть может, я чего-то не понимаю?

- Это я не понимаю.

Он уселся за круг и тронул педаль. Бесформенный кусок глины завертелся. Сетен намочил руки.

- Я не приглашаю тебя садиться, сестренка, но если ты не слишком боишься выпачкать свою элегантную одежду, то можешь расположиться где-нибудь...

- Спасибо. А для чего ты лепишь все это, Сетен?

- Мне доставляет удовольствие чувствовать себя творцом, милая муза... Знаешь, о чем я тут помыслил на досуге? Тессетен провел пальцем по вращающемуся комку, и тот приобрел своеобразные, ни на что покуда не похожие, очертания. - Я подумал, что мы, люди, вольны что-то делать и ломать, если нам это не по душе... Природа так не может. У нее детский синдром: она стряпает, стряпает, стряпает - красавиц, вроде тебя; уродов, вроде меня... зубастых звероящеров и великолепных волков - всех подряд. И, как любому ребенку, ей жаль все это ломать... - он слепил нечто, похожее на чашу без полости и снял ее с круга. - А в какой-то момент у нее все равно наступает творческий кризис. Тогда она делает вот так, - Сетен сдавил в руке мокрую глину, и с отвратительным чавканьем она выдавилась между его пальцев, - и начинает заново... иногда хуже, иногда лучше... Скорость наступления кризиса зависит от того, как хорошо она выспится и отдохнет перед лепкой. Если, допустим, у нее тяжкое похмелье, то эта госпожа начинает выделывать такое, что и в зеркало страшно заглянуть...

Она слушала, сложив руки на коленях. Сетен отводил от нее взгляд, а ей словно не было противно смотреть на безобразную рожу. Он попытался протиснуться в ее мысли. Ну да, конечно... Ты смотришь, но ты не видишь меня, моя маленькая сестренка. Ты думаешь сейчас, когда я тут разоряюсь, о маленьком комочке, что живет внутри тебя... Я многое бы отдал, чтобы... Впрочем, вон эту глупость! Ладно, раз уж ты приехала поглазеть на красоты, то и смотри на красоты, не буду тебя отвлекать. Женщины в "священном состоянии" должны смотреть на прекрасное.